Революция без насилия

Ганди Махатма

Однако я не собирался есть и стерилизованных яиц. Я успел уже поправиться настолько, что опять стал интересоваться общественной деятельностью.

Законопроект Роулетта и моя дилемма

Врачи и друзья уверили меня, что перемена места быстро восстановит мои силы. Я поехал в Матеран. Вода в Матеране оказалась очень жесткой, и мое пребывание там причиняло мне страдание. После дизентерии мой кишечный тракт стал очень чувствительным, а из-за трещин в заднем проходе я испытывал мучительные боли во время очищения желудка, так что даже самая мысль о еде страшила меня. Не прошло и недели, как я почувствовал, что должен бежать из Матерана. Шанкарлал Банкер, взявший на себя

заботу о моем здоровье, убедил меня посоветоваться с д-ром Далалом. Мы пригласили д-ра Далала. Его способность молниеносно принимать решения мне понравилась. Он сказал:

– Берусь восстановить ваше здоровье, если только вы будете пить молоко. Если, кроме того, вы согласитесь на инъекции мышьяка и железа, гарантирую вам обновление всего организма.

– Можете делать мне инъекции, – ответил я, – но молоко – другой вопрос. Я дал обет не пить молока.

– Какой же обет вы дали? – спросил доктор.

Я рассказал ему всю историю и сообщил о причинах, побудивших меня дать этот обет. Я сказал, что с тех пор как узнал, что коровы и буйволицы подвергаются процессу пхунка, у меня появилось сильное отвращение к молоку. Более того, я всегда считал, что молоко не является естественной пищей для человека. Поэтому я совершенно отказался от молока. Кастурбай, стоявшая у моей постели, слышала весь разговор.

– Но тогда у тебя не может быть никаких возражений против козьего молока, – вмешалась она.

Доктор ухватился за эту мысль.

– Если вы согласитесь пить козье молоко, этого будет достаточно, – сказал он.

Я сдался. Огромное желание принять непосредственное участие в сатьяграхе породило жажду жизни, и потому я удовлетворился приверженностью букве своего обета, пожертвовав его духом. Дав клятву не пить молока, я имел в виду лишь молоко коровы и буйволицы, но ведь мой обет, естественно относился и к молоку всех других животных. Неправильно было пить молоко еще и потому, что я не считал его естественной пищей для человека. И несмотря на все я стал пить козье молоко. Жажда жизни оказалась сильнее приверженности истине, и последователь истины изменил своему идеалу из желания принять участие в сатьяграхе. До сих пор меня мучает совесть при воспоминании об этом. Я постоянно размышляю над тем, как отказаться от козьего молока. Но не могу освободиться от самого сильного искушения своей жизни – служить людям.

Мои опыты в области питания дороги мне и как часть моих поисков ахимсы. Они дают мне радость и силу. Но в настоящее время тот факт, что я пью козье молоко, волнует меня не столько с точки зрения соблюдения ахимсы в пище, сколько с точки зрения верности истине, так как это нарушение клятвы. Мне кажется, что я понял идеал истины лучше, чем идеал ахимсы; опыт мне подсказывает, что, если я позволю себе действовать вопреки истине, я никогда не смогу разрешить загадку ахимсы. Идеал истины требует, чтобы соблюдался как дух, так и буква обетов. В данном случае я убил дух – душу своего обета – тем, что стал следовать только внешней форме его, и это тревожит меня. Но, ясно понимая это, я не могу избрать верный путь. Иначе говоря, может быть, у меня нет достаточного мужества, чтобы идти верным путем. В своей основе это одно и то же, ибо сомнение неизменно результат отсутствия или слабости веры. Поэтому я денно и нощно молю бога дать мне веру.

Вскоре после того, как я стал пить козье молоко, д-р Далал удачно сделал мне операцию в заднем проходе. Когда я оправился после операции, желание жить возгорелось с новой силой, в особенности потому, что бог уготовил для меня новую работу.

Не успев еще окончательно поправиться, я случайно прочел в газетах только что опубликованный отчет комиссии Роулетта. Я был просто ошеломлен его рекомендациями. Шанкарлал Банкер и Умар Собани посоветовали мне немедленно начать действовать. Приблизительно через месяц я поехал в Ахмадабад. Там я поделился своими соображениями с Валлабхаи, который навещал меня почти каждый день.

– Нужно что-то предпринять, – сказал я ему.

– Но

что можно сделать при подобных обстоятельствах? – спросил он.

– Надо найти хотя бы горстку людей, которые согласятся подписать протест, и если вопреки этому протесту предложенное мероприятие войдет в силу как закон, мы тотчас начнем сатьяграху, – ответил я. – Если бы я чувствовал себя лучше, то начал бы борьбу против этого закона один, надеясь, что другие последуют моему примеру. Однако при теперешнем моем состоянии задача эта мне не по силам.

В результате этого разговора решено было созвать близких мне лиц на небольшое совещание. Предложения комиссии Роулетта казались мне не соответствующими содержанию опубликованного ею отчета и носили такой характер, что ни один уважающий себя народ не мог их принять.

Собрались на совещание в ашраме. Было приглашено не более двадцати человек. Среди присутствовавших кроме Валлабхаи, помнится, находились шримати Сароджини Найду, м-р Горниман, ныне покойный м-р Умар Со бани, адвокат Шанкарлал Банкер и шримати Анасуябехн. На совещании было принято решение начать сатьяграху. Под решением, насколько помню, подписались все присутствующие. В то время я еще не издавал никакой газеты, но иногда излагал свою точку зрения в печати. Так поступил я и теперь. Шанкарлал Банкер всей душой отдался агитационной работе, и я узнал о его удивительной работоспособности и организаторском таланте.

Я не надеялся, что какая-нибудь из общественных организаций воспользуется таким новым оружием, как сатьяграха; поэтому по моему настоянию была создана «Сатьяграха сабха». Ее штаб-квартира находилась в Бомбее, так как здесь прожинало большинство ее членов. Через некоторое время стали толпами приходить сочувствующие. Они давали клятву верности сатьяграхе. «Сабха» начала выпускать бюллетени, повсюду устраивались митинги, что во многом напоминало кампанию в Кхеде.

Председателем «Сатьяграха сабха» был я. Однако вскоре я понял, что у меня мало шансов достичь соглашения с представителями интеллигенции, вошедшими в «Сабху». Я настаивал на своих особых методах работы и на том, чтобы средством языка общения в «Сабхе» был язык гуджарати, а их это приводило в недоумение и доставляло немало беспокойства. Должен все же признать, что большинство весьма великодушно мирилось с моими чудачествами.

С самого начала, однако, мне было ясно, что «Сабха» недолговечна. Я чувствовал, что моя любовь к истине и стремление к ахимсе многим членам организации не нравились. Тем не менее, первое время работа шла полным ходом и движение развивалось быстрыми темпами.

Великолепное зрелище

В то время как агитация против отчета комиссии Роулетта принимала все более широкий размах, правительство, со своей стороны, твердо решило провести предложения комиссии в жизнь. Законопроект Роулетта был опубликован. Всего раз в жизни я присутствовал на заседании индийской законодательной палаты – как раз при обсуждении этого законопроекта. Шастриджи произнес пылкую речь, в которой торжественно предостерегал правительство. Казалось, вице-король слушал как зачарованный, не спуская с него глаз, когда тот извергал горячий поток своего красноречия. На мгновенье мне показалось, что вице-король даже тронут его речью: столько было в ней искренности и живого чувства.

Но разбудить человека можно только тогда, когда он действительно спит; если же он только притворяется спящим, все попытки напрасны. Примерно такой была позиция правительства. Оно стремилось только проделать комедию юридических формальностей. Решение уже было принято. Поэтому торжественное предостережение Шастриджи совершенно не подействовало на правительство.

При подобных обстоятельствах мое выступление тоже было бы лишь гласом вопиющего в пустыне. Я со всей искренностью обращался к вице-королю. Я писал ему частные и открытые письма, в которых ясно заявлял, что правительство своим поведением вынуждает меня прибегнуть к сатьяграхе. Но все было напрасно.