«Революция сверху» в России
Шрифт:
Это ведь только кажется, будто историк, признающий все действительное естественным, «разумным», нейтрален и объективен. Он просто думать не хочет о погибшей альтернативе, несбывшихся возможностях, задавленных свободах.
Да зачем же думать о том, «что было бы, если бы?».
Затем хотя бы, чтобы лучше понять тех людей и попробовать не ошибиться еще раз на сходном витке исторической спирали…
О подобной возможности как тут, к слову, не вспомнить?
В 1953 году вышло первое издание записок замечательного советского актера Николая Константиновича Черкасова. Там приводится разговор, который Сталин имел с создателями фильма «Иван Грозный». Речь шла о причинах запрещения второй серии фильма;
Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль опричнины, сказав, что руководитель опричников Малюта Скуратов был крупным русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией.
Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать 5 оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами — если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени. «Тут Ивану помешал бог». Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает «грех», тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!» (Черкасов Н. К. Записки советского актера. М., 1953. С. 380).
Во втором издании записок (1980) этой сцены почему-то нет: удивляющая посмертная правка важных мемуаров! Меж тем запись очень и очень любопытная. (Наиболее полный ее текст недавно опубликован в «Московских новостях».)
Как известно, русские историки по своему отношению к Ивану Грозному делились примерно на две группы. Одни (Н. М. Карамзин, С. Б. Веселовский) ненавидели, презирали, осуждали, отрицали; хорошо зная ряд положительных дел, совершенных во время этого царствования, они отказывались прибегать к сомнительному сложению — «с одной стороны, море крови, сотни разоренных сел, утопленная в Волхове большая часть Новгорода, замена одних подлецов другими, с другой — присоединение Казани, Астрахани, Сибири; Судебник, собор Василия Блаженного и т. п.»… Другая группа историков все же разделяла и сопоставляла положительную и отрицательную деятельность Ивана Васильевича.
Сталин являлся, несомненно, основателем третьей, уникальной точки зрения; Иван Грозный критикуется за умеренность, недостаточное число казней…
Однако это на поверхности; в той же записи Черкасова мы отыщем и еще кое-что. Слова о «монополии внешней торговли», произнесенные кем-либо во время научной дискуссии, были бы сочтены безграмотным бредом: какая монополия? что за внешняя торговля? При отсутствии торгового флота случайные экономические связи с Англией регулировались через казну — мелочь, пустяк! И почему это в XVI веке «монополия» лучше свободной торговли, частной инициативы? Здесь есть какое-то стремление навязать Ивану Грозному некоторые не слишком характерные черты (будто мало у него характерных!), словно в стране шла тогда борьба между частной собственностью и государственной, наподобие той, что была в 1918 году.
В подобном же духе — похвала царю Ивану за борьбу с иностранным влиянием (в этом будто бы положительное отличие от Петра Великого, которого Сталин в той беседе фамильярно именует «Петрухой»). Иначе
Не станем углубляться в спор, но задумаемся: какое точное историческое чутье у одного деятеля по отношению к другому — свой!
Потому что не давал простора товарности, инициативе в экономике, чему соответствовал жесточайший политический режим (который, впрочем, 400 лет спустя «оказался» слишком гуманным).
Итак, сначала в ХIII-ХIV, а затем в XV–XVII веках, под монголами и деспотическим самовластием, Россия пережила страшную трагедию, о чем следует говорить прямо и откровенно, нисколько не отменяя того огромного, что было сделано страной в этих тягчайших обстоятельствах, но не забывая и о самих обстоятельствах. Первая великая альтернатива была: либо крепостное право плюс самодержавная сверхцентрализация, либо «облегченный», с нарастающей буржуазностью феодализм плюс абсолютные монархии с определенными элементами народного представительства и судебной свободой…
Усиливающееся, угрожающее отставание второй раз в российской истории предлагало великую альтернативу, новый выбор главного пути.
Пётр
Россия тьмой была покрыта много лет,
Бог рек: да будет Петр — и был в России свет.
Это двустишие Белинский поставил эпиграфом к одной из своих статей.
Царь Петр, как видим, сравнен с богом. Мало того, великий критик считает, что это пример для сегодняшней и завтрашней российской истории: «Для меня Петр — моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-нибудь полезным» (письмо Кавелину, 22 ноября 1847 г.). И чуть позже: «Для России нужен новый Петр Великий» (письмо Анненкову, 15 февраля 1848 г.).
Белинский — революционер, и ему нравится революционер Петр. «Революционером на троне» назовет этого царя и Александр Герцен.
Мы обычно воздерживаемся от такого рода характеристик: все-таки царь, а революционеры, как нам привычно с детства, царей свергают… Правда, сегодня, в 1980-х, когда у нас происходят революционные преобразования, мы, пожалуй, «на своем витке» возвращаемся к формулам Герцена-Белинского о революции сверху и это само по себе любопытно. Дело, однако, не в словах — в делах…
При Петре, за 20–30 лет, промышленность выросла в несколько раз, а вскоре после того Россия вышла на первое место в мире по металлу; была создана крупнейшая в Европе регулярная армия, артиллерия, современный флот; пробито «окно в Европу», завязаны разнообразные дипломатические и торговые связи, приглашены сотни специалистов, построена новая столица, заложены в разных местах страны города, прорыты каналы, основаны школы, Академия наук, газета, новый календарь. Сверх того, еще множество новшеств: иная структура государства, иной быт «верхних слоев», иной внешний вид, иной язык…
Конечно, строй тот же, политическая система та же, но перемены неслыханные, революционные: нигде в мире за столь короткий срок подобного не бывало.
Впрочем, хорошо это или плохо? Приглядимся к вытекающим отсюда историческим «урокам».
Две черты российской истории, отличающие ее в течение многих (хотя и не всех) исторических столетий; о них мы уже говорили, но кратко сведем вместе.
Во-первых, относительная небуржуазность. О, эта важнейшая черта истории, экономики, политики, характера! Здесь и российская удаль, ширь, нелюбовь к мелочности, скопидомству — «раззудись, рука, размахнись, плечо!» Это — отсутствие сравнительно с Западом столь презираемого мещанства; лихость, неприхотливость…