Революция
Шрифт:
– А этот гринго – бог по части пулеметов.
Логан улыбнулся и взял ружье на плечо. Из-под опущенного поля шляпы сталью поблескивали серые глаза, отливали красным рыжеватые бакенбарды.
– Обожаю возиться с ними, чинить, если вдруг что не так… Когда мы воевали с Испанией, лежал за «гатлингом».
Мартин взглянул на него новыми глазами:
– Были на Кубе?
– В Пуэрто-Рико, на холмах Сан-Хуана… Ваши земляки отбивались отчаянно. Я с тех пор зауважал испанцев.
При этих словах майор Гарса рассмеялся сквозь зубы:
– Вот что я тебе скажу… Инженера
Перед центральной таможней бурлила толпа, в толчее мелькали сосредоточенные лица, гудели голоса. Толпа инсургентов не сводила глаз с дверей, где стояли на карауле люди из личной охраны Франсиско Мадеро. Майор локтями проложил себе путь к крыльцу в тот самый миг, когда в дверях, позванивая шпорами, появился полковник Вилья и несколько его штабных. Он был не при параде – в запыленных кожаных гетрах, с револьвером у бедра. Шагал широко, сомбреро надвинул на глаза и тер ладонью мрачное лицо. И явно сдерживал ярость. При виде Гарсы остановился:
– Здорово… Далеко собрался?
– Да вот, сопровождаю инженера, сеньор полковник.
Вилья даже не взглянул на Мартина.
– Инженеры мне сейчас до… одного места. А вот ты мне очень нужен.
– Что случилось?
– Что случилось, спрашиваешь? – Оглянувшись и увидев, что их обступили люди, он повысил голос: – Да у меня слов приличных нет, чтоб тебе объяснить! Генерал Наварро вышел сухим из воды, вот что случилось.
– То есть как?
– А вот так! Сеньор Мадеро переменил свое решение. Раньше обещал, что он выдаст мне этого убийцу, когда возьмем Сьюдад-Хуарес. И мы его взяли! А теперь сеньор Мадеро заявляет, что это невозможно. Человечность и милосердие не дают, понимаешь ли!
– А что говорит генерал Ороско?
– Он принял сторону Мадеро и всей этой звездобратии, которая вокруг него вьется и именует себя его правительством: всей этой швали, которая сидит, в потолок поплевывает, пока мы там лоб под пули подставляем… И теперь твердит, что хлопнуть эту тварь паскудную, это потаскухино отродье будет политически неверно.
– Неверно?
– Так и говорят, всеми буквами! В общем, нам плюнули в душу, а меня учтиво послали… не скажу куда.
Собравшиеся вокруг инсургенты возмутились. Стали вспоминать, сколько народу казнил генерал Наварро, и, хлопая по прикладам своих винтовок, требовать, чтобы таможню сейчас же взяли штурмом, а Тигра Серро-Прието расстреляли безо всяких церемоний. Часовые в дверях начали тревожно переглядываться. Крик поднялся такой, что самому Вилье пришлось вскинуть руки и утихомиривать распаленную толпу.
– Спокойно, ребята, спокойно, – сказал он под конец. – Ступайте к бабам своим – у кого они есть, конечно. Ешьте и отдыхайте, вы это заслужили. И не волнуйтесь – все уладится, я вам обещаю.
Вилья, Гарса и Мартин в сопровождении Сармьенто и еще двоих двинулись прочь от таможни. Том Логан с «ремингтоном» на плече невозмутимо провожал их взглядом.
– Да вы бы видели этих мразей, – продолжал сетовать Вилья. – «Правительство демократической
– Ну и что же нам делать, сеньор полковник? – осведомился Гарса.
– Я подал рапорт. Ухожу.
– То есть как это так – ухожу?
– А вот так, – мрачно подтвердил Сармьенто. – В отставку.
Вилья кивнул:
– Индеец сказал как. Уеду на свое ранчо в Сан-Андрес – и дело с концом.
– Ага… Поладили, значит?
– Не поладили, а нагадили. Мне в душу! Но сам знаешь – кулик в своем болоте велик. Бери десять тысяч песо – и ступай на все четыре стороны.
– Ай, мамочка моя… – протянул майор и растерянно заскреб в затылке. – А нам что делать?
– А вы поступаете в это… как его?… распоряжение Рауля Мадеро, президентова брата… Теперь под его началом будете, и скажи спасибо, что не под концом.
– А если мы не желаем?
– А не желаете – валите домой, к свиньям своим… Заметь, я не сказал «к свиньям собачьим». Тебе тоже выплатят сколько-то, мы ведь за это бились, верно?
– А революция-то, сеньор полковник?
Вилья полуобернулся и взглянул на здание таможни.
– По словам господ, которые там сидят, революция уже совершилась. И они уже видят себя в столице. По всему судя, теперь, когда Сьюдад-Хуарес взят, старику Порфирио скоро крышка. И теперь все изменится. Так они говорят, хотя я лично особых перемен пока не наблюдаю.
Гарса понуро покачал головой. Шляпу он снял, и на ярком солнце шрам вдоль щеки казался глубже. Потом майор с опаской взглянул на Сармьенто:
– Индеец тоже остается?
– Нет, со мной поедет. Охранять будет.
– А я, сеньор полковник?
Сказано было так безнадежно и горестно, что Вилья ободряюще улыбнулся:
– В самом скором времени – все, что тебе заблагорассудится, но пока, в настоящую минуту, продолжаешь выполнять приказы. Не можем же мы все разом взять и отвалить.
– Послушай, Панчо…
– Ну что еще, дружище? И брось ты этот похоронный тон.
Мартин не пропустил мимо ушей ни внезапный переход на «ты», ни неуставное обращение по имени, а не по званию. Хеновево Гарса еще ниже опустил голову, разглядывая свои запыленные сапоги. Было видно, что ему трудно выговорить то, что он произнес:
– Мы ведь с тобой вместе хрен знает сколько времени… С тех пор, как поступили в руралес в Сьерра-Асуль, так ведь?
– Так, Хено, все так.
– Прежде, чем ввязались в нынешние дела… Когда нас называли просто бандитами…
– Истинная правда. И что с того?
Майор больше не проронил ни звука. Он по-прежнему созерцал носки сапог, и лицо у него было страдальческое. Вилья обхватил его за плечи, крепко обнял. Дон Франсиско Мадеро, сказал он, человек порядочный. Но кое-чего не видит.
– Чересчур он добросердечен. Понимаешь, брат, о чем я? Если я уйду, разве можно оставить его одного в когтях Ороско и прочего воронья? Среди этих ненасытных стервятников? Надо, чтобы рядом с ним были хорошие люди, надежные люди. Испытанные революционеры навроде тебя.