Ревущие девяностые. Семена развала

Ровно десять лет назад я покинул тихий Стэнфорд, где я был профессором экономики, чтобы перебраться в Вашингтон, где я сначала занял должность члена, а затем председателя Совета экономических консультантов при президенте Клинтоне. Предшествующую четверть века я провел, занимаясь исследованиями в области экономической теории и экономической политики. Мне надо было увидеть то, что происходит в реальности — быть неприметным наблюдателем, как «муха на стене». Но я на самом деле хотел большего, чем играть роль неприметного наблюдателя. Я начал заниматься экономической наукой в шестидесятые годы, годы борьбы за гражданские права и движения за мир. Я хотел, как я полагаю, изменить мир, но я не знал, как это сделать; как ученый я, прежде всего, нуждался в том, чтобы лучше понять, что происходит в реальном мире.

Я и не представлял себе, как много мне удастся узнать. К тому времени, как я покинул Вашингтон, отслужив в первой администрации Клинтона, а затем три года в должности первого вице-президента и главного экономиста во Всемирном банке многое изменилось. Это были бурные годы, Ревущие девяностые мегасделок и мегароста. Так оно описано в официальных публикациях. Но я вынашивал

идеи этой книги, размышляя о том, что не было столь широко опубликовано или достаточно хорошо понято. Оживление после рецессии 1991 года, например, казалось опровергало все, что обычно преподается в курсах экономики по всему миру. Популярная версия, разрекламированная некоторыми из администрации Клинтона, утверждала, что именно сокращение бюджетного дефицита (разрыва между государственными расходами и налоговыми поступлениями) обеспечило оживление, хотя стандартная теория утверждает, что сокращение дефицита усугубляет экономический спад. Возьмем другой пример. Я был вовлечен во множество баталий по поводу дерегулирования, и полагаю, что в дерегулировании банковской деятельности мы зашли слишком далеко. Мы также упустили возможности совершенствования бухгалтерского учета. В более общем плане десятилетие было отмечено появлением так называемой Новой экономики, причем темпы роста производительности удвоились и даже утроились по сравнению с теми, что наблюдались в двух предшествующих десятилетиях. Экономика нововведений была областью моей специализации как ученого, и я надеялся лучше понять, что вызвало сильнейшее замедление темпов роста производительности в семидесятых и восьмидесятых годах, а затем их взрывное ускорение в девяностых.

Но прежде, чем я смог написать эту книгу, меня захлестнул поток событий. Экономика вступила в новую фазу рецессии, разом доказав, что рецессия не ушла в прошлое. Корпоративные скандалы развенчали высших священнослужителей американского капитализма, главные исполнительные директора некоторых крупнейших американских предприятий, как оказалось, лично обогащались за счет своих акционеров и наемных работников. Глобализация, более тесная интеграция стран всего мира в результате снижения транспортных и коммуникационных издержек и устранения искусственных, созданных человеком барьеров, еще недавно провозглашаемая открытием новой эры, стала восприниматься большей частью мира с предубежденностью. Предполагалось, что конференция Всемирной торговой организации (ВТО) в 1999 г. в Сиэтле, штат Вашингтон, должна была ознаменовать начало нового раунда открытия мира для торговли под американским лидерством, раунда, который должен был быть назван по имени города, где он начался, и увековечил бы вклад Клинтона в дело глобализации. Но вместо этого она столкнулась с протестными действиями объединенных сил защитников окружающей среды, тех, кто был озабочен временами поистине опустошительного воздействия глобализации на бедных, и тех, что считал, что мировые экономические институты по своей сути антидемократичны. И сентября 2001 г. продемонстрировало еще более темные стороны глобализации: терроризм благодаря ей может легко проникать через все границы. Хотя проблема корней терроризма и остается весьма сложной, очевидно, что отчаяние и высокий уровень безработицы, преобладающие в столь значительной части мира, создают для него благодатную питательную почву.

Оборотная сторона Ревущих девяностых открылась скоро — даже до окончания полномочий администрации Клинтона. Все, что произошло в этом десятилетии, предстало в новом свете, и это сделало его переосмысление еще более настоятельным.

Как выяснилось, этот мой проект стыковался с другими. Одной из областей моих постоянных интересов является адекватная роль государства в нашем обществе, и более конкретно, в нашей экономике. За несколько лет до переезда в Вашингтон, я написал книгу «Экономическая роль государства» («The Economic Role of State»), в которой попытался изложить свои взгляды на соотношение ролей государства и рыночного механизма, основанное на силе и слабости того и другого. Я попытался выделить некоторые общие принципы, согласно которым государство должно что-то делать и от чего-то воздерживаться. После того, как в течение восьми лет я наблюдал государство в непосредственной близости, мне захотелось вернуться к этой теме. Анализ девяностых годов дал мне возможность это осуществить: успехи администрации Клинтона можно частично приписать тому, что в некоторых областях правильный баланс между рынком и государством был найден, баланс, потерянный в десятилетия Рейгана и Тэтчер; но наши провалы — некоторые из них обнаружились только за пределами девяностых — могут быть частично отнесены на то, что в других областях, этот баланс нами был установлен неверно.

Шла битва идей между сторонниками минимальной роли государства и тем, кому государство видится играющим важную, хотя и ограниченную, роль, корректирующую провалы и ограниченность рынка, и кроме того, обеспечивающим социальную справедливость. Я принадлежу ко второму лагерю, и эта книга имеет целью объяснение того, почему я убежден, что несмотря на то, что в центре успехов нашей экономики находится рыночный механизм, рынки далеко не всегда бесперебойно организуются сами по себе, и поэтому они не могут одни решить все проблемы и всегда будут нуждаться в государстве, как в важнейшем партнере.

И эта книга, соответственно, не столько пересказ событий экономической истории девяностых годов, хотя частично в ней это присутствует. Это гораздо больше книга о будущем, чем книга о прошлом — в ней написано об Америке и других развитых странах, о том, как им найти самих себя и свой путь. Доверие ко многим центральным институтам нашего общества понесло сильный урон, в некоторых случаях непоправимый; в числе пострадавших очень многие: от церкви до высшего менеджмента, от правосудия до отчетно-аудиторской профессии и до наших банков. В этой книге я коснулся только экономических институтов, хотя и считаю, что случившееся с ними и в них отражается и имеет очень серьезные последствия для того, что происходит за их пределами.

Как левые, так и правые потеряли почву под ногами. Интеллектуальная основа экономики laisser-faire [1] , взгляд, согласно которому рынки сами по себе обеспечивают эффективные, а, может быть, и в какой-то мере справедливые исходы, выбита из-под ее ног. После того, как мир испытал кризис 11 сентября, мы осознали необходимость коллективных действий.

Корпоративные скандалы, потрясшие Америку, и в меньшей степени Европу, заставили даже консерваторов понять, что необходимо присутствие государства. Коллапс Советского Союза, приведший к окончанию холодной войны, отнял у левых экономические основания их позиции: поддержка социализма, по крайней мере в его старом варианте, резко сократилась даже в тех странах, где она раньше была чрезвычайно сильна.

Вызов сегодняшнего дня состоит в том, чтобы выправить баланс между государством и рынком, между коллективными действиями на местном, национальном и глобальном уровнях, между действиями государства и негосударственными действиями. По мере того, как меняются экономические обстоятельства, нужно менять и баланс. Государство должно включаться в новые сферы деятельности и уходить из старых. Мы вступили в эру глобализации, когда страны и народы гораздо сильнее интегрированы друг с другом, чем это было раньше. Но сама глобализация требует изменения баланса: нам нужно больше коллективных действий на международном уровне, и мы не можем уйти от решения проблем демократии и социальной справедливости на глобальной арене.

Примечательные изменения, с которыми столкнулись наши экономисты в течение последних пятнадцати лет, подвергли огромному напряжению баланс между государством и рынком, и мы не смогли дать этому вызову соответствующего ответа. Проблемы, выдвинувшиеся на первый план в последние несколько лет, являются отчасти отражением этого нашего провала. В настоящей книге я пытаюсь определить рамки, в которых мы смогли бы восстановить этот баланс.

Книга касается еще одной темы. Это было десятилетие, в котором верховодили финансы. Люди с Уолл-стрита делали миллионы, а иногда и миллиарды на организации сделок, собирании капитала для создания новых предприятий. Лучшая и самая блестящая молодежь Америки присоединилась ко всеобщему ажиотажу. Америка приняла генеральную линию рыночной экономики: вознаграждение отражает производительность. Считалось, что те, кому больше платят, вносят больший вклад в благо общества. Естественно, что молодые люди поддавались этому безумию — они создавали общественное благо, через создание собственного благополучия. В политических кругах также было какое-то благоговейное отношение к финансовому сообществу. Центральные банки, штат которых составляли в основном выходцы их финансового сообщества, получили возможность самостоятельно определять кредитно-денежную политику; полагали, что их твердая рука способна гарантировать устойчивый рост без инфляции. Боб Вудвард (Bob Woodward) в своей книге «Программа» (Agenda {1994}) ярко описал, как снижение дефицита выдвинулось на передний план и в центр программы Билла Клинтона. Это была уже не та платформа, с которой Клинтон был избран.

Его убедили, что если не будет сокращения бюджетного дефицита, финансовые рынки его отвергнут, и он не сможет выполнить остальную часть своей программы. Все прочее было отодвинуто напоследок — и много так и не было осуществлено.

Нужно внести уточнение: я убежден, что финансы играют важную роль. Более того, мои собственные труды по информационной экономике содействуют выяснению взаимоотношений между финансами и экономикой. Несколько ранее лауреаты Нобелевской премии Франко Модильяни (Franco Modigliani) из Массачусетского технологического института и покойный Роберт Мертон (Robert Merton) из Чикагского университета выступили с концепцией, согласно которой, если отвлечься от налоговых соображений, нет абсолютно никаких различий между способами, которыми финансируются корпорации. Мои труды по информационной асимметрии содействовали объяснению центральной роли финансового сектора. Но там же я показал, что нерегулируемые финансовые рынки часто дают сбои, и то, что хорошо для Уолл-стрита вовсе не обязательно хорошо, а зачастую даже и совсем нехорошо — для страны в целом или определенных групп ее населения.