Рейд, дающий надежду

Шведов Павел

— Ну, все, идите к папочке, — сказал он сам себе и полез на крышу. Начиналось самое противное — ожидание.

Егор замер на крыше. Укрылся термонакидкой и, изредка включая ночник, осматривался по сторонам. В голове было неспокойно. А вдруг они пойдут другой дорогой? А вдруг они ошиблись, и Чужих не будет? И зря первая рота сейчас гибнет в засаде, не дождавшись подмоги. Успеет ли Пашка? Где-то далеко, в ночной тишине, разбавляемой стрекотом сверчков, слышны были редкие выстрелы из пушек и взрывы. Это немного успокаивало. Рота жива и сражается. Но, одновременно, подкатывал и страх, что выстрелы прекратятся. Пусть уж лучше так.

Ведь он сам, в прошлом, точно также шел в бой на танке. С теми же самыми ребятами, что сейчас дрались в нескольких километрах от него. Душа бунтовала против бесполезного, по ее мнению,

сидения на крыше машины. Хотелось, как тогда, прильнуть к прицелу, навести пушку на Чужого и выстрелить. Хотелось отчаянно орать в рацию, ведь не было тогда ЛС, привлекая к себе ракеты Чужих. Хотелось, и было страшно. Сколько их тогда сгорело в своих танках. Те, кто выжили в самый страшный первый год войны, именно они стали настоящими профессионалами, легендами. Многие из них сейчас вели за собой в бой полки новых зеленых бойцов, таких же, как были они сами. Когда-то. Да, сейчас казалось, что это было очень давно. Егору порой даже казалось, что это был не он в той прошлой жизни. Да, это уже прошлая жизнь. Он ее оставил, когда согласился на предложение подполковника Брюханова совмещать обязанности начальника спецотдела полка. Тогда отчаянно не хватало обученных офицеров, и молодой лейтенант привлек внимание тогдашнего командира их полка своим въедливым, дотошным подходом к делу и склонностью анализировать и упорядочивать любые события. Да и роту их тогда порядком разбили, и его товарищи сидели без дела, ожидая поступления техники в полк. Да, Батя, хотя тогдашний подполковник Брюханов еще не получил своего прозвища, изменил судьбу Егора. После памятных событий на озере Студёное, полк, точнее его куцые остатки, перебазировали в Новосибирск на переформирование, и Егору предложили перейти в центральное Управление контрразведки. Он, посоветовавшись с Батей, принял предложение. О чем, наверное, ни разу не пожалел. Стремительный карьерный взлет, интересные задачи, требующие полной отдачи всего себя службе. Бесконечные потоки информации о делах анклава. Дух захватывало от открывшихся возможностей. Но с ними пришла и ответственность.

Егор не раз ловил себя на мысли, что думает отстраненно от самого себя, анализирует даже собственные поступки на предмет вреда для анклава. Было непривычно и тяжело принять необходимость постоянного контроля ситуации. Привычка автоматически разграничивать людей по уровню доверия въелась в сущность Егора. Он порой ловил себя на мысли, что, даже испытываемые эмоции словно управлялись мозгом. Тот давал команду, когда грустить, когда радоваться на основании анализа ситуации. Он изменился. Даже за все эти годы так и не завел близких привязанностей. Не было то ли повода, то ли необходимости. От прежнего весельчака Егора, любителя разных приколов не осталось и следа.

Но один якорь все же остался в его жизни. Первая рота. Именно с ними, с этими парнями были связаны, наверное, самые сильные в его жизни эмоции. И с ними они и остались. Как и кусочек души. Когда удавалось встречаться, Егор становился почти что самим собой. Куда-то тщательно запинывалась сапогами вся та старательно выстроенная новая сущность Егора. Приходили радость, злость, боль. Он ценил эти моменты. Помнил их. Даже совсем недавно, когда встретил проезжавшего на своем Уазике через деревню Пашку, тогда уже сердце екнуло и обрадовалось. Как будто домой вернулся после долгого отсутствия. И было радостно от общения с теми, в ком он был уверен, теми, кто никогда не предаст и не отступит, теми, кому был безразличен внушающий страх и заставляющий следить за языком подполковник контрразведки Чугун, но был важен и интересен боевой товарищ Егор. Пока они не ушли в бой, оставив его здесь. Эх. Может бросить все и опять в танкисты? Да тяжело, да убивают, но они живут полной жизнью, радуются каждому прожитому дню, а не живут, ежесекундно проверяя окружение на предмет угрозы ему, анклаву, своей работе или просто переходящей через дорогу бабке.

— Не все, — поправил Егор себя. Он вспомнил Пашку. Он тоже изменился. Вроде бы тот же, да жизни в нем не чувствуется. Словно каменный какой-то. И задумчивый. Да все они изменились. И Славка — он как будто стал задумываться над своими поступками, Лёха — нес в себе мрачную решимость и готовность к чему-то. Может к смерти? Сёма — скрытая за вечной ехидной усмешкой грусть, периодически просвечивала и захватывала его мысли, заставляя его порой замирать в глубокой задумчивости. Да даже Зипка, уж в кого вечный распиздяй, все чаще удивлял взвешенными словами и поступками.

— И что мы тут за анализ друзей устроили на ночь глядя? — спросил самого себя Егор и подумал про себя: — Сейчас еще в блокнотик запишу "проверить Пашку на скрытое депрессивное состояние и соответствие занимаемой должности", — усмехнулся он и вынырнул из раздумий.

Резко захотелось есть. Егор попытался вспомнить, когда это делал в последний раз, но не смог.

— Кажется, когда-то что-то ел, — подумал он и принялся думать о банке тушенки в рюкзаке. Рюкзак был в машине. Мозг принялся настойчиво намекать, что Чужие не придут и пора бы уже поесть и спать лечь. Усилием воли Егор остановил руку, уже начавшую сдергивать термонакидку: — Офигел, что ли? — грубо сказал он себе. По закону подлости, Чужие появятся как раз в тот момент, когда он будет слезать в люк.

Тихая спокойная ночь, перемежаемая лишь стрекотом сверчков, звуками далекого боя и голодным урчанием желудка Егора, обзавелась новым звуком. С резким свистом сработала сигнальная мина. В воздух взвились огоньки сигнальных шашек. — Дальний край. Выезд на поле, — мгновенно сориентировался Егор, уже ныряя в люк. Бросился к рации, схватил микрофон. Подсознание истерично заорало. Аккуратно повесил микрофон на место. Сел за руль и завел машину. Включил ПНВ. Протянул руку и взял микрофон, одновременно выжимая сцепление.

— Севастополь, здесь Енот12. Код: Николай, один, пять, Борис, четыре. Координаты 55,08,32, 84,02.25. Повторяю 55,08,32, 84,02,25.

Бросил микрофон и сосредоточился на дороге. Тигр медленно разгонялся, следуя курсом на Горный. Смотреть на часы было некогда. Сердце колотилось как бешеное. Казалось, машина еле-еле разгоняется. Взглянул на спидометр. Скорость уже 80. Так и убиться можно в ночи.

Резкий свист и грохот взрыва. Егора, вывернуло из-за руля и бросило на лобовое стекло. Стекло не выдержало и вылетело вместе с ним. Жесткое приземление. Егор покатился по земле, следом за ним кувыркалось лобовое стекло Тигра. Сам бронеавтомобиль горящим факелом кувыркнулся через капот и упал в кювет.

Егор лежал на асфальте, повернув голову на горящий автомобиль, и не верил, что остался жив. Он не чувствовал тела, в голове гудел колокол, заглушая все остальные звуки. Сколько он лежал, неизвестно. Его внимание привлекли многочисленные огненные росчерки на небе. Казалось, какие-то гигантские искры летят прямо к нему. — Ракеты, — сообразил Егор. Искры пронеслись мимо с громким гулом и свистом. Ночь озарилась многочисленными взрывами.

— Теперь можно и помирать, — удовлетворенно подумал Егор и закрыл глаза. Но тут же открыл. — А кот? — сердито спросил он. Кота бросать не стоило. Он и так уже терял хозяев.

Егор подобрал кота во время разведрейда, когда еще был танкистом. В оставленной деревне на Алтае к остановившимся на окраине танкам вышел кот. Был он тощий и облезлый, но с такой невозмутимой наглостью подошел к Егору и грозно мявкнул, требуя еду, что тот не смог ему отказать и выдал банку тушенки. Невозмутимо уничтожив тушенку, кот запрыгнул на танк и повернул свои огромные желтые глаза на Егора, словно говоря: — Кому стоим, поехали отсюда. — Кота Егор тогда забрал, отмыл, откормил и поселил в казарме. Выловив всех мышей и уничтожив пару ящиков тушенки, кот превратился в здоровенное наглое чудовище, не признававшее никого кроме Егора. Пожалуй, кроме хозяина, уважал он только Пашку. Непонятно за что. Возможно за бесстрашие. Тот совсем кота не боялся и даже пару раз на него нечаянно наступал. Попытки кота вцепиться в Пашкину ногу неизменно оканчивались легким пинком по жопе. Словно Пашка намекал, что может и сильнее. Кот приучился не валяться, где попало, и воровать Пашкины тапки. За что Пашка спер его миску. Кот все понял и объявил вооруженный нейтралитет. Хотя Егор пару раз заставал предателя, как его гладил Пашка, а тот даже не кусался. От самого Егора кот терпел любые покушения на его кошачью целостность. И даже, когда Егор узнал, что кот относится к породе шотландских вислоухих и сшил ему клетчатую юбку, он без особых протестов позволил одеть ее на себя. Правда, ночью в отместку сожрал шнурки на обоих ботинках. Почему-то Славкиных. Теперь же, кот жил у Егора дома. Во время частых отлучек хозяина за ним присматривала соседка.