Рейд

Кук Глен Чарльз

Мы достигли Кента во второй половине дня. Сонный поселок, будто бы целиком телепортированный со Старой Земли, из прошлого. Настоящее представлено несколькими нечесаными гвардейцами, выглядевшими как местные жители, взявшие на себя, помимо повседневных, еще и обязанности военного времени.

– Если ты знаешь адрес, могу тебя высаживать, лейтенант.

– Хорошо. Мне сказали спросить у гвардейцев. Кто-нибудь меня заберет. Давай вот здесь. Спасибо, что подбросил.

– Ради Бога.

Он долго провожал меня взглядом, высадив на немощеную улицу.

– Лейтенант….

Ты человек отважный. Но клаймеры…. Ладно, удачи тебе.

Он хлопнул крышкой люка и исчез. Скоро он стал не более чем полоской, тянущейся к Тербейвиллю, как мотылек к пламени.

Пожелал мне удачи. Пожелал так, будто она мне будет чертовски необходима. Что ж, желаю и тебе удачи, посыльный. Может быть, тебе удастся разбогатеть на ханаанских трассах.

Вот тогда-то я впервые задумался, что, может быть, блуждая по Вселенной, я не нашел еще пути в hexenkessel [2] .

2

Ведьмин котел (нем.)

Я переговорил с женщиной-гвардейцем, та куда-то позвонила, и через десять минут какая-то другая женщина спустила на меня загадочную дребезжащую штуковину – старинное транспортное средство местного производства на двигателе внутреннего сгорания. Моего нюха не хватало, чтобы определить, на чем он работает – на бензине или на спирту; на глайдере мы пользовались и тем, и другим.

– Запрыгивайте, лейтенант. Я – Мери. Он принимает душ, поэтому приехала я. Вы будете сюрпризом.

– Ему не сказали, что я приеду?

– Он думал, что вы прибудете завтра.

Через десять минут мы были у дома, спрятавшегося в деревьях, которые, я полагаю, были соснами. Импортированными и скрещенными с чем-то местным, чтобы не нарушать экологического равновесия. Мери ни секунды не молчала и не сказала ни одного слова, которое меня бы заинтересовало. Она, наверное, решила, что я мрачный, надутый старпер.

Мой приятель врасплох захвачен не был. Он устроил мне засаду у дверей и заключил меня в тяжелые медвежьи объятия.

– Обратно в упряжь? А выглядишь неплохо. Вижу, тебе дали лейтенанта.

Ни одного слова о моей ноге. Он почувствовал, что это – verboten [3] . Ранение – мое больное место. Из-за него погибла моя карьера.

– Корабль пришел раньше времени?

– Не знаю. Посыльный все время ходил куда-то с полным грузом. Может быть, и так.

– Маленький личный бизнес на стороне? – усмехнулся он.

Он был старше того человека, которого я помнил, и старше, чем я предполагал. Улыбка сделала его лет на десять моложе.

3

Запрещено (нем.)

– Ну, давай выпьем и забьем Мери голову враками про Академию.

Он сказал то, что и хотел сказать, но все же…. Как-то это было неискренне,

будто бы ему приходилось делать над собой усилие, чтобы связывать слова во фразы. Он вел себя как человек, так долго находившийся в изоляции, что забыл, как ведут себя в обществе. Это меня заинтриговало.

То, что происходило в течение последующих нескольких дней, интриговало еще более. Скоро я понял, что мой старый приятель – совершенно незнакомый мне человек, – что он лишь снаружи покрыт закаленной временем шелухой того парня, с которым я дружил в Академии. И он понял, что у нас не слишком много точек соприкосновения. Это были печальные дни. Мы старались что-то сделать, но чем больше мы старались, тем очевиднее становилось, что нам придется смириться с неизбежным.

Ханаан – его родина, и он попросил, чтобы его послали сюда. Просьбу удовлетворили, он был откомандирован на клаймеры, пробыл дома чуть меньше двух лет, ходил на клаймерах на семь заданий, и теперь у него собственный корабль.

Меня тревожило, что он ничего об этом не рассказывал. Он никогда не был болтлив, но и не отказывался поделиться личным опытом, если ему задавали уместные вопросы. Для данного случая уместных вопросов не существовало – он пытался притвориться, будто его жизнь никак не связана с войной.

Всего каких-то четыре скоротечных года миновало с последней нашей встречи, и за это время моего приятеля вытряхнули из кожи и вместо него засунули внутрь кого-то другого.

Они с женой бились друг с другом, как дикие звери. Я не заметил между ними никаких положительных эмоций. Она орала, визжала, кидалась предметами, стоило только им оказаться вне моего поля зрения. Будто у меня нет ушей. Будто если я не вижу, то все это понарошку. Порой визг не умолкал половину ночи. Он никогда не защищался, насколько я понял. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Однажды, когда мы прогуливались с ним под соснами, он проговорил:

– Она по-другому не может. Она просто шлюха со Старой Земли.

Я не стал задавать вопросов, а он не стал ничего объяснять. Я предположил, что она была одной из тех потаскушек, которых набрали еще в самом начале и рассеяли здесь, надеясь повысить боевой дух мужчин, и в которых отпала необходимость после появления смешанных команд. Добрые такие, эти наши папы-руководители. Этих женщин они просто бросили.

Наверное, Мери имела право злиться.

Три пренеприятнейших дня. А потом, намного раньше запланированного срока, мой приятель сказал мне:

– Пора. Собирай вещи. Мы выезжаем, как стемнеет.

Ссоры его достали, он решил исчезнуть.

Но в этом он не признавался, ограничился таким вот кратким заявлением. А когда Мери открыла рот, тайное стало явным. Она более не считала нужным держать свой яд при себе.

Я не стал винить его в бегстве.

Девушка-гвардеец доставила нас к армейскому глайдеру после заката. Мы взошли на борт под небывало яростным артобстрелом со стороны Мери. Мой приятель даже не обернулся.

Когда мы высадили девушку-гвардейца у ее квартиры, я спросил: