Рейс налево
Шрифт:
– У тебя глаза бегают! Особенно тот, подбитый.
– Ему бы и не бегать, – фыркнула Липа, – он пострадал за правое дело феминизма, между прочим!
– Что?! – опешил Станислав. – Чебурашки были феминистками, и они тебя били ногами?!
– Ты всегда понимаешь меня превратно, – сделала обиженное личико Липа. – Милый, но разве ж это важно?! Вот я здесь, вся такая несчастная и уставшая. А завтра мне снова идти на задание!
– Надеюсь, завтра ты не потеряешься на два дня, – рассудительно заметил Дружинин, – я собирался познакомить тебя со своей мамой. Если тебе подобьют другой глаз, ей будет тяжело поверить в чебурашек. Впрочем, она всегда противилась нашему союзу. Лучше тебя ей пока не показывать. И прекращай врать, – он устало отмахнулся от Липы, – я звонил Скороходовой,
Липа мысленно поблагодарила подругу за предоставленное так вовремя алиби.
– Надеюсь, – повторился Дружинин, – ты спала одна. – И он пристально посмотрел ей в глаза.
– Клянусь! – торжественно сказала Липа, встала и сложила руки на груди. – Ничего такого не было!
На этот раз детектору лжи не к чему было придраться. Ведь действительно, а что, собственно, было-то?
– Вот и хорошо, – Станислав, как ей показалось, успокоился. Он собирался еще что-то сказать, но его перебила трель телефонного звонка. Жестом приказав Олимпиаде оставаться на месте, он подошел к телефону и снял трубку. – Да, слушаю вас. Липу? Она сейчас очень занята, может, что-то ей нужно передать? – Его лицо помрачнело и перекосилось. – Отлично! Я обязательно скажу ей, как только увижу эту… м-да, что звонил Максим, с которым Олимпиада провела ночь. Она забыла у него свою сумку! Огромное вам мерси за звоночек, дорогой товарищ! Вы помогли нам расставить все на свои места. Не жених ли это? Нет! Теперь уже не жених, можете в этом не сомневаться! – И Дружинин кинул трубку на телефон. Не говоря ни слова, а его красноречивый взгляд бы хуже всякой ругани, он вышел из Липиной квартиры, громко хлопнув дверью.
– Металлические двери нынче дороги, – пробормотала она ему вслед и села на табуретку.
Плакать не хотелось, для этого она была слишком волевой девушкой. Иной раз и стоило бы пустить слезу, да только слезы у Липы всегда получались какими-то неестественными, театральными. Не зря ученые твердят в один голос, что плач способствует выведению из организма не только лишней жидкости, но и накопившегося негатива. Вот всплакнула бы и вывела негатив! Да только не может. Липа вздохнула и заглянула в холодильник. Проблема была банальна до безобразия: когда у нее случались неприятности, она много ела. Холодильник, как назло, был полностью забит с любовью заготовленными деликатесами. Ешь не хочу, поправляйся и успокаивайся. Говорят, полные люди менее импульсивны и гораздо спокойнее. Липа решила, что ей будет лучше поправиться, иначе она вернется обратно к Кудрину и убьет его за сегодняшний телефонный звонок. Она, видите ли, забыла сумку! А лично ей он этого сказать не мог?!
Липа взяла батон сырокопченой колбасы и принялась грызть его вместе со шкуркой. Это таким образом Кудрин ей мстит за свою Верочку. Теперь у него нет невесты, а у нее нет жениха. Что ж, они квиты. Дружинин не Верочка, он-то уж точно не вернется. А кто бы вернулся после таких слов? Она-де провела с ним ночь?! И как только его язык повернулся высказать такую крамолу! Впрочем, если не придираться к словам и принять в расчет только истинный смысл высказывания, то она действительно провела с Кудриным ночь. В хорошем смысле этого выражения. Но как донести этот смысл до Стасика?!
И стоит ли напрягаться? Прошла любовь, завяли одуванчики. Липа и так наплела черт-те что про безобидных, в сущности, чебурашек. Поверит ли тому, что произошло на самом деле, Станислав?! Липа с остервенением грызла колбасу. Она прекрасно знала, что не поверит, потому и врала. И нечего закармливать себя сказками про доброго бизнесмена, простившего невесте ночь с незнакомцем. Лучше еще покопаться в холодильнике. Интересно, а покупала ли она студень?
После завтрака ей действительно стало лучше. Олимпиада усмехнулась. Как оказалось, пища не только способствует проникновению нежных чувств в организм через желудок, будоража его внутренности, но и основательно его успокаивает. Этакий антагонизм нисколько не мешает людям жить и объедаться, ибо можно
Первое, что пришло в голову – позвонить Вике Наумовой и поздравить ее с наступившим Новым годом, а заодно и поинтересоваться, не желает ли она на днях проведать свою бабушку. Если желает, то пусть забежит за Липиной сумкой по такому-то адресу. Впрочем, адрес даже можно не записывать заранее, Вика знает Липин адрес наизусть, а Кудрин проживает на той же улице и в том же доме. Да еще и в тринадцатой, как Липа, квартире! Роковое совпадение! Домашний телефон Наумовой не отвечал, а мобильный тоном вышколенного робота сообщал о нахождении абонента вне зоны действия сети. Липа ужаснулась, неужели придется ехать самой? Естественно, она никого не боится, просто видеть еще раз все те же лица и пережить на трезвую голову заново все события, которые привели ее к разрыву с женихом, было достаточно тяжело.
Липа набрала полную ванну воды, хорошенько вспенила ее и наложила на лицо омолаживающую маску из серой глины, которая почему-то называлась голубой. Она залезла в воду и блаженно распростерлась по ванне. Пусть мир рушится! Ей сейчас все равно. Ничто не сможет вывести ее из равновесия. Ничто? Да, ничто. А вот никто ли?
– Доченька! Что у вас произошло?! – Защелка на двери в ванную комнату держалась на соплях, а теперь и вовсе с треском отлетела в сторону от могучего маминого рывка. У Евгении Петровны, как и у Станислава Дружинина, были ключи от Липиной квартиры. Только сейчас Липа поняла, как непредусмотрительно поступила, раздавая их налево и направо. – Мне только что позвонил Стасик! Он рыдал в трубку! – Липа презрительно хмыкнула. Представить Стасика рыдающим было совершенно невозможно. Он, как и сама Липа, никогда не давал воли слезам и не был сентиментальным. – Стасик сказал, что между вами все кончено, и этому во многом, практически во всем, способствовала ты, Липушка!
– Мама, – вяло пробормотала Липа, поворачивая к родительнице свое лицо, – я устала.
– А! – вскричала та от неожиданности и схватилась за сердце. – Скажи мне только одно: ты остаешься невестой этого прекрасного, воспитанного, состоятельного молодого человека?!
– Лично я остаюсь, – призналась дочь, – только вот по поводу его жениховства сомневаюсь. Мамуля, потри мне спинку, пожалуйста. – И Липа протянула той мочалку.
– Выкручивайся сама, дорогая. – Евгения Петровна поджала губы и вышла из ванной.
Липа знала, что далеко мама не уйдет и допрос продолжится с пристрастием. Она прислушалась, скорее всего, на кухне мама начала греметь кастрюлями и плошками. Что ж, если новогодней ночью она стойко выдержала нападение двуногих, то сегодня мама ей не страшна. Липа окунулась в воду и начала смывать маску с лица.
– А! – вскрикнула в очередной раз Евгения Петровна, увидев свою дочь в махровом халате на пороге кухни. – Что у тебя с глазом?! У бедного Стасика от твоих загулов затряслась рука?! Несчастный небось ушиб об тебя кулак. Олимпиада! Сейчас же признавайся, зачем ты ему изменила?!
– Он и это тебе сказал? – рассердилась дочь. – Вот трезвон нашелся на мою голову.
– Нашелся, нашелся, – едко заметила родительница, – один-единственный нашелся, кто захотел тебя спасти от вечного одиночества! Один-единственный! И ему ты умудрилась изменить? Ему! Этому святому человеку! – Евгения Петровна плюхнула последнюю картофелину в воду и приложила мокрую руку ко лбу.
– Мама! – строго сказала Липа. – Не нужно драматизировать обстановку! Я ему не изменяла.
– Так почему ты не сказала ему об этом? – спохватилась Евгения Петровна и побежала за телефоном. – Сейчас же позвони мальчику и признайся в том, что ты ему не изменяла! Мальчик рыдал в трубку!