Рейс налево
Шрифт:
– А вы точно Верочка или нет? – презрительно прищурилась Серафима Павловна, глядя на обескураженную ее эффектным появлением девицу. – А то с одной, помнится, я уже знакомилась.
– Точно, – подтвердил сын, – это точно Верочка Журавлева.
– Да, – тряхнула рыжими локонами та, – это я. А кто та, другая?
– Да так, – Кудрин постарался увести разговор в сторону, – пустяки…
– Хороши себе пустяки, – пробормотала мать, – в полуголом виде!
– Так ты все еще продолжаешь?! – возмутилась Верочка.
– Так он и не бросал, – заметила Серафима Павловна, усаживаясь за стол. – Присаживайтесь, милочка, рядом, поговорим о жизни и любви. – Она произнесла эти слова тоном, в котором слышался совершенно иной подтекст: «Кто бы ты, милочка, ни была на самом деле, мне все равно. Ты покусилась на моего Максика, и за одно это я тебя не люблю!»
– Хорошо, – заявила обиженная Верочка, – я сяду.
Серафима Павловна не стала первой начинать разговор. К чему? Она решила тянуть паузу и наслаждаться замешательством молодых. А те переглядывались и показывали, что она – нежелательный свидетель их несостоявшегося поцелуя, – возможно, все-таки отчалит к себе домой. Когда-нибудь. Может быть. Верочка округляла глаза, вздыхала и глядела в потолок. Максим чувствовал себя пойманным в ловушку и старался выбраться из нее с наименьшими для всех потерями. Впрочем, он вполне осознавал, что мать подобным образом мстит ему за отказ знакомиться с дочкой своей приятельницы. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что Серафима Павловна, интеллигентная дама в третьем поколении, не позволит себе оскорбительных выпадов против его Верочки.
Максим поймал себя на слове «его». Получалось, что Верочка снова к нему вернулась. Она даже хотела, чтобы он ее поцеловал. И, возможно, он бы ее поцеловал. Или нет? Странное ощущение двойственности положения и чувств. Сегодня они так отвратительно расстались. Олимпиада выскочила… Нет, Олимпиада тут ни при чем! Ему следует думать о Верочке. С ней он тоже сегодня отвратительно расстался. И вот она сама пришла к нему!
Его мысли прервал голос матери:
– Сынок, ступай на кухню и перекуси. Еда в микроволновке. А мы с Верочкой посудачим о том о сем, – она плотоядно улыбнулась, и Верочка икнула. – Максим целыми днями ходит голодный. Иди, сынок.
Лучистые глаза матери и ее прекрасное настроение не смогли его обмануть, но Максим пошел на кухню.
– Итак, дорогая, – Серафима Павловна придумала нечто лучшее, чем театральная пауза. – Какие же произведения Кафки произвели на вас неизгладимое впечатление?!
– Все! – выпалила Верочка, которая не собиралась сдаваться на милость противника.
Максим, задержавшись на пороге кухни, услышал ее ответ и усмехнулся. Мама получила достойную собеседницу. Он действительно не ел целый день, носился по фабрике с невыполненными заказами и сейчас почувствовал себя настолько голодным, что мог съесть все что угодно. Ничего страшного не случится, если женщины немного побеседуют без него. К тому же он должен отдохнуть от женщин. Иногда ему кажется, что лучше холостяцкой доли в его жизни ничего не было. И вряд ли будет, если, конечно, к нему не вернется Олимпиада. Впрочем, на это имя он должен наложить табу. Забыть о нем, как о страшном сне. Верочка пришла, она сидит с его мамой и мирно беседует. Может быть, это и есть его счастье? От добра, как говорится, ничего хорошего не ищут. А у него этого добра… целая Верочка.
– Профурсетка необразованная! – услышал Максим и перестал жевать. – Она выскочила, как ошпаренная кошка, – развела руками Серафима Павловна, когда Максим забежал в комнату. – У меня как-то вырвалось непроизвольное сравнение той порочной девицы, с которой ты праздновал встречу Нового года, с Маргаритой. Всего лишь, – Серафима Павловна подумала и призналась: – А Верочка, я честно сказала, напоминает мне…
– Кого? – Лицо сына страдальчески исказилось. – Кого она тебе напоминает?!
– Бегемота! – гордо вскинула седой головой непокорная мать.
– Мама! Я понимаю, что Булгаков – твой любимый писатель…
– И Кафка!
– Очень хорошо. Но нельзя же обижать людей!
– Людей – нельзя, – согласилась Серафима Павловна, – профурсеток – можно. В нашей интеллигентной семье нет места подобным девицам, – она осеклась, понимая, что начинает «перегибать палку». – А что такого страшного я сказала?! У тебя чуть что, сразу виновата мать! Неблагодарный сын! И не смей за ней бежать, лучше отвези меня домой. Я устала решать твои проблемы с женщинами, мальчик мой.
– Спасибо, мамочка. Ты их так отлично разрешила, что у меня теперь их вовсе нет. Ни проблем, ни женщин. Осталась, как я подозреваю, твоя приятельница с дочкой?!
– Вот видишь, а ты стараешься меня упрекать! Не волнуйся, ей ты тоже не нужен. Никому ты не нужен, кроме меня. – Серафима Павловна победно посмотрела на сына.
– Мамуля, – неожиданно предложил тот, – а не выйти ли тебе замуж за Митрофана Ильича?!
Серафима Павловна замолчала и направилась одеваться. Только этого ей не хватало! Митрофан Ильич, безусловно, порядочный мужчина на самом закате сил, но она не собирается связывать себя с ним брачными узами. Их связывают более тесные отношения, чем брачные, и пусть молодежь думает, что кроме секса ничего теснее не бывает, это их дело. Но она-то знает, что такое единение душ и союз порывов. И Митрофан Ильич об этом догадывается. Действительно, а почему, собственно, он еще не сделал ей предложение руки и сердца?! Серафима Павловна задумалась и вышла из квартиры сына.
На лестничной площадке курила Роза Викторовна, птеродактиль по-прежнему украшал ее грудь.
– Она выскочила, как ошпаренная кошка, – прошептала Роза Викторовна.
«Неужели, она подслушивала?!» – испуганно подумала Серафима Павловна и изобразила на лице гримасу непонимания.
– Что вы говорите?!
– Я вам точно говорю, – продолжала нашептывать соседка сына, – кошка она ошпаренная.
– Кот Бегемот, – пробормотала Кудрина и спохватилась, – с наступающим вас, Роза Викторовна, Рождеством!
– И вас с Новым годом, дорогая моя! – обрадовалась та, но от темы не уклонилась. – Как у нее с потомством-то?
– Да кто их знает, – пожала плечами Серафима Павловна, – я в их дела не вмешиваюсь.
– Правильно, – закивала та, выпуская колечки дыма изо рта, – очень правильная позиция. Чтобы нас потом не обвиняли, что мы испортили им судьбу. Моя-то снова разошлась! Внук у меня теперь живет. Представляете, Серафима Павловна, никакой личной жизни. А все-таки жаль, что у вас не будет внуков.
– Жаль? А почему, собственно, не будет? Будут, обязательно будут.
– Так, значит, она все же того?
– Не знаю, – призналась Серафима Павловна, – не спрашивать же ее напрямую. К тому же есть и другая. Там вообще жуть что творится. Чует мое материнское сердце что-то недоброе.
Они еще немного посплетничали и разошлись. Как раз вышел Кудрин, готовый отвезти мать куда угодно, лишь бы остаться одному. Он на нее нисколько не обижался, прекрасно осознавая, что она поступает из самых искренних побуждений. Но, как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад. В его случае – в ад семейной жизни с нелюбимой женщиной. Кудрин вздохнул и решил настаивать на своем – ни за что и никогда не соглашаться на встречу с дочками маминых приятельниц. Уж если ему и суждено жениться, так пусть это будет Верочка. С ней он, по крайней мере, хоть знает, как себя вести. К тому же она, как бумеранг, всегда возвращается. И бьет по лбу. Он потрогал свою шишку и засмеялся.