Рейз
Шрифт:
Веки Рейза дрогнули, и я наклонилась, покрывая поцелуями его лоб, щеки и обратную сторону ладони, которая все еще была поверх моей.
— Но что?
— Но так же, как и я, — прошептал он, и кровь в моих венах похолодела.
— Что ты? — надавила я.
Его глаза расширились, когда что-то прояснилось в голове, и грудная клетка напряглась, словно от шока.
— Я невиновен, — едва слышно ответил он, явно не в силах говорить громче. — Киса, я невиновен. Я не сделал ничего такого, чтобы быть заключенным. Я не делал того, в чем меня обвинили.
Рука
— Ты дрожишь, Киса-Анна. Почему ты дрожишь?
Рыдания прорывались сквозь мое горло, и я поднесла руку, держащую полотенце, ко рту. Слезы облегчения появились в моих глазах. Он не делал этого. Лука не убивал моего брата. Он был невиновен. Я всегда знала, что он был невиновен.
— Киса, я не понимаю, почему ты плачешь? — Рейз наклонил голову в сторону, и я прильнула к его груди, вдыхая пьянящий аромат, не беспокоясь о моей одежде, которую могли запачкать кровь и чернила.
Я нашла утешение в сильных руках Рейза, которыми он обнял меня и прижал близко к себе.
— Ш-ш-ш, solnyshko, — прошептал он, и я перестала плакать, подняв голову и заглянув ему в глаза.
— Solnyshko? — спросила я, а Рейз выглядел озадаченным, прежде чем опустить взгляд на меня.
— Это означает маленькое солнце, — ответил Рейз вот так просто. — Думаю, это по-русски. — И в этот момент на его лице отразилось удивление, словно он не понимал, откуда знает это.
— Ты назвала меня «lyubov moya», — вдруг произнес он, наблюдая за мной, изучая меня, будто я была загадкой, которую он пытался отгадать. Я кивнула, пытаясь сдерживать свою нижнюю губу от трепета.
— Любовь моя, — сказал он, медленно растягивая слова, произнося каждый слог, пока его глаза широко не раскрылись. — На русском это означает «моя любовь», ты назвала меня своей любовью.
— Да, lyubov moya, — ответила я и выскользнула из его объятий. Я заметила, как он был шокирован, сделал вдох, но просто позволила сидеть ему дальше, чтобы он мог подумать о моей давней привязанности к нему.
Быстро вытерев глаза, я пробежалась пальцем по его новой татуировке.
— Почему эта длиннее, чем остальные? И гораздо ярче, чем другие? Ты сильно поранил кожу.
— Потому что смерть 362 была почетней, чем у остальных. Он умер с достоинством. Он умер так, как должен настоящий боец. — Рейз провел пальцами по своему шраму и добавил: — Он умер прежде, чем смог отомстить. Его обманом лишили возможности отомстить тем, кто обидел его. Но он никогда не сдавался, до самого конца. В знак признания, он должен выделяться на моей коже, потому что, как боец и друг, он был особенным в моей жизни.
Мое сердце билось так громко, что мне едва удавалось расслышать его. Я поняла, как бы я не пыталась вообразить или вспомнить свой худший ночной кошмар, мне не понять через что он прошел в ГУЛАГе. Он был ребенком. Ребенком, которого вынудили стать убийцей, и среди всего этого ада, он нашел того, кто стал заботиться о нем.
Я сочувствовала ему и не могла помочь, но была благодарна, что был мертв 362, а не мой Рейз.
— Мне показалось… мне показалось, что он собирался убить тебя, — произнесла я, и тут же в моем горле образовался ком от мысли, что я могла бы опять потерять свою половинку. Ни одно сердце не могло бы выдержать это.
— Он почти победил, — признался Рейз. Я ахнула, а он наклонился вперед, проводя пальцами по моей шее. — Но потом я увидел, что Дуров заставил тебя смотреть, как я умираю, и это помогло мне. Дало силы, чтобы я стал сопротивляться и смог победить своего друга.
Взгляд Рейза упал на мои губы, после чего он пробормотал:
— Я должен защищать тебя Киса-Анна. Я верю, что могу защитить тебя. — Его лицо исказилось, словно он с трудом пытался что-то вспомнить, и добавил: — Я должен защитить тебя от Дурова… снова.
Мое сердцебиение заглушало жужжание кондиционера, работающего в главном помещении тренажерного зала.
— Снова? — спросила я, замечая его растерянный взгляд.
— Да. Я думаю… я думаю, что и раньше защищал тебя от него. — Рейз взял меня за руку и подтянул ближе к себе. — Не так ли? Я ведь и раньше тебя защищал от него?
Я кивнула, не способная произнести ответ вслух.
Рейз сглотнул, его кадык дернулся, и он прохрипел:
— Я.. я знал тебя раньше?
Подавив рыдания, которые грозили вырваться из моего горла, я воскликнула:
— Да. Да, знал. Ты очень хорошо меня знал.
Рейз заволновался и его взгляд опустился вниз, упираясь в голый торс. Он отчаянно пытался вспомнить, но по его дыханию и разочарованному вздоху, я поняла, что у него ничего не получалось. Что-то блокировало его воспоминания, подавляло, не давая узнать, каким он был раньше.
Высвободившись из объятий Рейза, я полезла в свою сумочку и достала серебряную рамку со снимком, на котором двое подростков улыбались в камеру, и передала ее Рейзу, который стал с любопытством рассматривать фотографию.
Он был похож на человека, который впервые нашел сокровище, неуверенный в том, за что судьба послала ему такой подарок.
Я с интересом наблюдала за ним, пока его карие глаза рассматривали детей. Он вытянул фотографию и поднес ближе, чтобы хорошенько рассмотреть моментальный снимок, и все это время мое сердце билось, как крылышки колибри.
Его указательный палец пробежался по изображению девушки, он поднял голову, и с напряжением внимательно посмотрел на меня:
— Я видел эту девушку в своих снах.
— Да, — прошептала я, а он снова опустил глаза и наклонил голову.
— И этого юношу тоже.
— Да.
Это было все, что я могла ответить, моля Бога, чтобы он вернул Рейзу память. То, что он помнил, кто были теми детьми, говорило о том, что он все еще хотел меня… и где-то глубоко, на глубоком уровне, понимал, что он любил меня так же, как я всегда любила его.