Рейз

Коул Тилли

— Вытащите его! — приказал голос сзади. Внезапно я увидел знакомое лицо — 362 — мой главный соперник, но человек, которого я и многие другие уважали.

362 схватил ключ и открыл дверь. Его широкая грудь была голой, черные спортивные штаны обхватывали ноги, а длинные черные волосы висели за спиной. Он распахнул дверь, и я встретился с ним лицом к лицу. Его карие глаза впились в мои, при этом моя грудь тяжело вздымалась из-за перенесенного адреналина. Затем он ухмыльнулся и, смеясь, похлопал меня по руке. Покачав головой,

я смерил взглядом двух мужчин, которые преградили мне путь, и улыбнулся. Я мог бы убить этих двух слабаков за секунды. Они бы не успели моргнуть, как я бы сломал им шеи.

Запах мочи ворвался в ноздри, когда двое мужчин, как статуи, посмотрели на меня. Напряженность момента была разрушена, когда наверху прозвучал выстрел.

362 обернулся.

— Мы пойдем через восточные ворота. Охранники были убиты, но они отправят в ближайшее время других. Мы последние, остальные уже ушли. Никто из ублюдков не пришел к нам, кроме этих двоих. Они понятия не имели, кто мы.

362 побежал по лестнице обратно наверх, оставив меня потрясенным у камеры. Я посмотрел на невидимую линию, которая отделяла меня от коридора, когда взглянул вниз, то увидел, что мои руки дрожали.

Они тряслись...

Я никогда раньше не покидал свою камеру по собственному желанию, никогда не был за пределами этой комнаты, если только не дрался, подвергался пыткам или ходил из одной комнаты в другую.

Я провел рукой вдоль всего тела по многочисленным шрамам, доставшимся мне от пыток. Я все еще чувствую боль, которую мне причиняли, если я пытался вспомнить прошлое. Охранники металлическими прутьями наносили удары до тех пор, пока я не терял сознание. Каждый раз, когда пытался вспомнить что-нибудь из своего прошлого, я ощущал боль, которая бушевала во мне.

Услышав крики наверху, мои кулаки сжались, я вернулся обратно в камеру, срывая с крючка на стене свой кастет. Наклонившись к баку с грязью, окунул в него два пальца и провел две грязные, черные полосы под глазами. Я всегда скрывал их. Не знаю почему, но я всегда это делал. Охранникам нравилось, думая, что это делало меня более порочным и приносили грязь. Они говорили, что так я напоминаю им больше животное, чем человека.

Пробежав взглядом по своему оружию, я провел пальцами по резной надписи на стене и прочитал свою мантру.

Алик Дуров.

Бруклин, Нью-Йорк.

Месть.

Убить.

Услышав на лестнице знакомый звук тяжелых шагов охранников, я набросил капюшон кофты на голову, засучил рукава, чтобы было легче драться и, стиснув зубы, побежал в полную силу, атакуя трех охранников, перекрывших мне дорогу.

Годы жизни в клетке, борьба насмерть ради развлечений больных ублюдков — мои удары были быстры и эффективны. Я — чемпион. Я — лучший, поэтому на меня всегда ставили ... Я — машина ... Я — смерть.

Кастетом продырявил грудь первому охраннику, а видимые теперь его сердце

и легкие, были гарантией скорой смерти. Удар по голове второму — безжизненное тело упало на землю. Третий охранник ломанулся обратно, когда узнал меня. Он должен умереть. Этот ублюдок все время бил меня и пытал. Теперь моя очередь.

Он пробежал только четыре шага, когда я схватил его за плечи, подставил подножку и наклонял его тело назад до тех пор, пока позвоночник не разломился надвое. Бросив труп, я пролетел семь лестничных пролетов, даже не запыхавшись.

Месть.

Убить.

Месть.

Убить.

Алик Дуров.

Бруклин, Нью-Йорк.

Убить.

Эти слова занимали все мои мысли, пока я передвигался по узким коридорам, избегая тел под ногами. Впереди бежали другие бойцы разных возрастов... и маленькие дети, только что привезенные в этот ад. Вместе с другими я вырвался наружу, легкие горели, мне едва удалось справиться с незнакомым ощущением свежего воздуха. Ветер хлестал по лицу, кислород наполнил мои легкие.

Свежий воздух.

Я не был на улице... Я не знаю, как долго. Годы. Годы в клетке без проблеска дневного света, вдыхая застойный воздух из смеси сырости, плесени и крови....

И смерти.

Смерть имела неповторимый запах, неповторимый вкус. Я вдыхал его день и ночь так долго, что теперь на чистом воздухе мне было тяжело дышать.

Видя, что другие бойцы собираются бежать через восточные ворота, охранник расставил руки, пытаясь их задержать, и лишился жизни, получив ножевое ранение в живот. Глаза 362 кровожадно блеснули, с его сая (прим.перев. вид оружия) капала кровь.

362 подошел ко мне.

— Мы свободны, 818! — с волнением крикнул он.

Его слова эхом отзывались в моих ушах. Я сам не верил в это.

— Ч-что теперь? — спросил я, оглядывая двор, наполненный трупами. Земля тонула в крови, вдалеке были слышны вой сирены ГУЛАГа.

362 опустил напряженные плечи и подвинулся ко мне.

— Вот оно, 818. Это то, чего мы так долго ждали. То, ради чего жили.

Его глаза ярче заблестели, и он сказал.

— Пришло время отомстить.

М — Е — С — Т — Ь... Я проговорил каждую букву в голове, чувствуя, как гнев завладел мной. И я понял, что мой шанс наступил. После нескольких лет убийств, я собирался отомстить.

— Куда ты пойдешь? — спросил я 362.

— На запад, — ответил он мрачно. — Моя месть свершится на западе.

362 был тем, кто заставил меня писать имя Дурова на стене клетки, я не помнил, как он делал это, но он говорил об этом, когда я впервые прибыл. На его стене тоже было имя. Эти надписи всегда были с нами. Они подарили нам прошлое, когда не было ни одного, ни единого воспоминания в голове. Они подарили нам цель, чтобы жить.

Мы стояли там, смотрели друг на друга, потом 362 крепко сжал меня за плечо.