Режим бога. 3-я книга
Шрифт:
Я изобразил приветливость, кивнул и пожал слабую кисть.
Мой молчаливый водитель коротко сообщил:
– Буду ждать.
Чем вызвал очередной заинтересованный взгляд "встречающего Владимира".
"Ух, ты! У меня что теперь персональный "ментовоз"?!"...
...Пока шли по длинному коридору и поднимались на второй этаж ("- Малая студия у нас там, а в "большой" на первом пишутся хоры и оркестры"), я был проинформирован, что студия грамзаписи, расположена в бывшей англиканской церкви.
– Хорошее место здесь... Располагает к творческому
Ну вот, когда зашли в "Малую студию", тогда "маститые коллеги" и обнаружились - небольшая группа мужчин и женщин столпилась вокруг Кобзона(!) и Лещенко(!), слышались смех и веселые восклицания.
Нет, я конечно говорил, что петь должны именно Кобзон и Лещенко ("как в оригинале"), но... все равно, слегка... ну, не по себе на мгновение стало!
Молодые... хм... относительно молодые, "мэтры"... Знаковые в моей первой жизни фигуры. Стройные, почти без морщин...
(Оба, для представления, 1978 год:,)
"Господи! Никогда, наверное до конца, не привыкну, что всё происходящее со мной, происходит НА САМОМ ДЕЛЕ...".
Впрочем, умиление прошло быстро. Встретили меня сухо, если не сказать "неприязненно". Причем шло это от всех, и от обоих певцов, и от сотрудников студии.
Мужчина восточной внешности, в костюме, но без галстука, взял руководство процессом в свои руки. Он отделился, от замолкшей при моем появлении группы, и энергичной походкой направился ко мне:
– Здравствуй! Я - звукорежиссер, буду сегодня тебя "писать"... Зовут меня Рафик Нишанович.
– Здравствуйте... Виктор...
– Товарищи! Познакомьтесь... Это Виктор - наш юный автор музыки и слов... А сейчас еще станет и исполнителем!
"Товарищи" покивали - лишь одна женщина изобразила подобие улыбки, и стали расходится по рабочим местам, усаживаясь за разные устройства, непонятного мне назначения.
– Ну, наконец-то...
– с недовольством разомкнул уста Кобзон. Лещенко - промолчал.
"Дивная встреча...".
– Самолеты пока быстрее не летают, - я пожал плечами и счел это достаточным.
"Чего, sуки, на ребенка взъелись?!".
Звукорежиссер стал выяснять записывался ли я раньше и знаю ли, что делать. Процесс я себе приблизительно представлял, решив, что запись во Всесоюзной студии не должна кардинально отличаться от записи в сочинской или у Зацепина.
Лещенко и Кобзон свои партии уже записали и все ждали только моей записи, чтобы затем "свести" припевы и скандирование, и переписать возможные огрехи.
Рафик Нишанович попытался сразу отправить меня в звукоизолированную комнату для начала работы, но я попросил дать послушать уже получившийся "материал".
– Хочешь убедиться, что не сфальшивили?!
– с насмешкой поинтересовался Кобзон.
– Ага...
– нагло согласился я.
Атмосфера начала сгущаться. Послышались осуждающие хмыканья.
Звукорежиссер на мгновение в растерянности замер, но затем сделал приглашающий жест к своему здоровенному пульту:
– Мы ознакомились с предоставленной нам записью и... основная концепция... как бы, была понятна...
Я молча натянул наушники и прослушал поочередно записи Кобзона и Лещенко.
Ну, Америку второй раз не откроешь (хотя разок можно было бы и закрыть!), короче, как они в ТОМ времени спели, так и сейчас получилось! В любом случае, вышло заметно лучше, чем у Клаймича с Завадским...
– Сойдет?
– своим мягким фирменным баритоном, но с нескрываемым сарказмом, поинтересовался Лещенко.
– Ну, не переписывать же...
– эхом откликнулся я.
– О, наглец...
– уже не стал сдерживаться Кобзон.
Я пропустил мимо ушей и отвернулся.
– Рафик Нишанович, мне надо одну попытку на " распеться", а потом буду готов набело...
– Хорошо, хорошо...
– поспешно согласился тот, предупреждающим взглядом сдерживая, уже явственно накатывающую, волну недовольство за моей спиной.
Я зашел в комнату с микрофоном и, когда в наушниках зазвучала музыка, закрыл глаза и начал свой второй куплет.
Черт его знает, почему я не могу спеть нормально с первого раза! Уже многократно проверял, но то с темпом опоздаю, то голос хрипит и срывается, то дыхания не хватит... Зато сразу же, следом, исполняю без единой помарки.
Так и в этот раз получилось... Не зря глаза закрывал, чтобы не расстраиваться, но и того, что увидел хватило.
Сотрудники студии переглядывались с насмешливыми улыбками, Лещенко демонстративно несколько раз пожал плечами и досадливо качал головой. Лицо Кобзона выражало откровенное презрение к "юному таланту".
Обескураженный, но многоопытный Рафик наклонился к микрофону, и его голос в наушниках предложил мне записывать куплет кусками.
– Не надо, - самоуверенно отмахнулся я, - запишем целиком, вместе с припевом!
Хотя моя практика стабильно подтверждала, что так оно сейчас и случится, но "нервяк" все равно уже начинал потряхивать.
А напрасно! Все вытянул безукоризненно: с напором, задором, высоко и на одном дыхании:
Чтоб небо осталось звёздным, Нам бой предстоит земной. Во всех испытаниях грозных, Страна моя, будь со мной! Я небу скажу, как другу: Наш долг - продолжать полёт! Стрелки - идут по кругу, Время - идёт вперёд. Если дело отцов станет делом твоим, - Только так победим! Только так победим! Слышишь юности голос мятежный, Слышишь голос заводов и сёл: Ленин, Партия, Ком-со-мол!