Режиссер. Дилогия
Шрифт:
Малину чуть не испортила девочка лет двенадцати, которая подбежала к нам с блокнотом и ручкой. Но это была первая мысль, которую я сразу отогнал. Ведь именно для зрителей мы работаем. Чего-то я совсем нос задрал. Улыбаюсь чернявой девчушке с губами необычной формы, которая вдруг заробела, но улыбнулась в ответ. Беру в руки блокнот и обращаюсь к совсем смутившемуся ребёнку.
– Ты же не знаешь, кто мы. Или просто коллекционируешь автографы?
– Вы такие красивые, что не можете быть простыми гостями, – произнесла девочка непосредственно, – Но я правда вас не знаю. Напишите, пожалуйста, как называется
– Для кого писать автограф?
– Меня зовут Изабель Аджани, – опять эта необычная улыбка.
Мда. Забавный эпизод. Но подумаем об этом позже. Сделав несколько шагов, мы были буквально атакованы одной симпатичной девушкой лет эдак двадцати пяти с компактным диктофоном в руках. За ней следовал фотограф, активно щёлкая своим аппаратом.
– Месье, я Флорин Рене из «Le Parisien». Простите, но я не узнала вас. Можете представиться и рассказать, какую страну вы представляете? И немного о вашем фильме, пожалуйста. Я уже слышала, что вы говорите по-французски, – приятным голосом произнесла журналистка.
– Мы из самой прогрессивной страны в мире, которая первой отправила человека в космос, – наблюдаю, как голубые глаза мамзели становятся размером с блюдце, – И у нас снимают хорошее кино. Думаю, публика оценит новый советский фильм. А ещё, я очень надеюсь, что это сделает жюри.
Здесь уже раздались смешки других журналистов. Нашу троицу постепенно начали окружать и остальные акулы пера.
– Невероятно! Советские товарищи, а я сначала подумала, что вы какие-нибудь американцы. А ещё знаете французский язык, – растерянно промолвила девица, но быстро пришла в себя, – Но ведь у вас не принята подобная роскошь! И почему вы считаете, что фильм должен понравиться жюри и публике, ведь о вас никто ничего не знает.
– Отвечаю по порядку. Мы – советские люди новой формации, и идём в ногу со временем. Что касается неизвестности – так вы и ваши коллеги сегодня о нас напишут, устранив недоработку организаторов фестиваля, – отвечаю под смех журналистов.
– Ваш фильм, наверно о войне или революции? – влез какой-то солидного вида господин, не изъявивший желания представиться, – Советские любят снимать подобное кино. Только они не понимают, что мода изменчива, и этим публику уже не удивить.
– Опять мимо! Наш фильм про самое прекрасное чувство на свете – он о любви. Что касается войны, то наших людей не волнует, модно это в Европе или нет, – задел меня этот буржуй подобной трактовкой святой для любого советского человека темы, – Мы будем снимать фильмы про подвиг своего народа сегодня, завтра и через сто лет. Потому что это наша память. А народ без памяти – это народ без истории. Мы свою историю чтим. Не знаю, как с этим обстоит у вас.
Месье сразу завял, сморщив лицо в презрительной гримасе. Чую, что он точно не напишет о нас ничего хорошего. Но так будет даже лучше. Пусть будет негатив, что тоже является неплохой рекламой. Лишь бы не некролог, как говорил один малоизвестный на своей Родине писатель.
– Вы считаете, что у американского фильма нет шансов на этом фестивале? – с жутким акцентом, путая падежи, произнёс мужчина немного расхлябанного вида и через пару секунд представился, – Адам Хоберман из «Нью-Йорк таймс».
– Адам, не нужно так коверкать язык Мольера и Бомарше, – под смех французов поддеваю американца и перехожу на английский, – Что касается участников из вашей страны, то я с нетерпением жду работу мистера Копполы. Мне кажется, что его фильмы должны сильно отличаться от стандартной голливудской продукции. Я пока не видел ни одного его фильма, но слышал много хорошего. И надо учитывать, что Френсис начинал с перемонтированных советских фильмов. Значит, его стиль будет понятен и близок европейцам.
– То есть вы всё-таки скептически относитесь к Голливуду? – продолжал гнуть свою линию Хоберман, – Но мне известно, что в Советском Союзе американские фильмы пользуются популярностью, даже очень старые.
Вот чего он привязался? Америкосам обязательно надо дерьма накинуть или политику приплести? Но мой позитивный настрой сегодня не сломить никому.
– Американское кино переполнено пафосом, слащавостью и наигранностью, не имеющей никакого отношения к реальной жизни. Это слова одного из ваших успешных продюсеров, а не мои. Поэтому ваши режиссёры будут адаптировать идеи итальянских, французских и даже советских режиссёров. На свой рынок конкурентов американцы не пускают, значит, вам придётся перестраиваться. Иначе хозяева голливудских киностудий, с продюсерами, потеряют самое святое в их тяжкой жизни – прибыль, – отвечаю по-английски и тут же перевожу свои слова на французский для местных журналистов.
После моей последней сентенции, народ от души посмеялся. Даже американец изобразил усмешку. А вот далее мне пришлось выступать переводчиком. Две настырные особы, представляющие «Elle» и «Marie Claire» набросились на моих спутниц, как хищники на жертву. Журналистки просто залезли им под кожу, выспрашивая про наряды, драгоценности и причёски. Агапова сразу растерялась и стояла с каменным лицом. А вот Валентина Васильевна не подвела. Я и не знал, что она горазда так гладко врать. Оказывается, модельеры у нас лучшие, а ювелиры вообще кудесники, не говоря уже о куафёрах. То, что бижутерия из запасов Мосфильма и наверняка имеет историческую ценность, Серова скромно умолчала. С другой стороны – всё правильно. Если надо, мы и новое направление моды откроем! Что-то меня совсем заносит.
Пробку мы создали немалую. Ещё и отвлекли на себя внимание прессы, мешая другим участникам купаться в лучах славы. К нам даже прибежал местный распорядитель, который жалобно попросил дорогих советских гостей пройти во Дворец и не рушить регламент мероприятия.
– Господа, – обращаюсь к довольным журналистам, которые искусственно спровоцировали небольшой скандальчик, – Приятно было пообщаться. Предлагаю встретиться на пресс-конференции после демонстрации нашего фильма. Думаю, нам будет о чём поговорить.
Под одобрительный гул акул пера, подхватываю своих дам и поднимаюсь по ступенькам. А там меня ждал сюрприз. Если так можно выразиться.
Кузнецов, который заместитель Фурцевой, стоял с выпученными глазами и наблюдал за нашим дефилированием с последующим шоу. Судя по его красной роже и дёргающейся нижней губе, чего-то товарищу не понравилось. Улыбаюсь ему, киваю, и прохожу в сторону зала. Чиновник стал похож на красную рыбу, которую выбросило на берег. Он открывал рот будто в попытке вздохнуть, но у него ничего не получалось.