Режиссер

Андориль Александер

— Наверное, снова будете снимать — как это называется — Сиденвальскую виллу?

— Да, — отвечает отец, думая совсем о другом.

— Ведь вам там понравилось?

— Наверное, да, — бормочет тот.

Ингмар лихорадочно чешет голову.

— Я так и думал.

— Раз нельзя выходить на взморье, то мне без разницы.

— Да, но мне тут кое-что предложили — как бы это сказать — летний домик на Торё, вы могли бы там пожить.

— Нет, — отвечает отец с улыбкой в голосе.

— Это прекрасно бы вам подошло.

— Спасибо, но…

Ингмар

слышит, как отец встает, вытягивает телефонный шнур, приоткрывает дверь в кабинет.

Ингмар грызет ноготь, потом разглядывает его и снова принимается грызть.

— Наверное, скоро придет черед новому фильму, — говорит отец, пытаясь поддержать разговор, пока взгляд его скользит по изогнутой ширме, вдоль книжных корешков и по створчатым дверцам.

— Да, он будет идти в октябре в «Красной мельнице» [4] .

— Мама обрадуется.

4

Кинотеатр в Стокгольме.

— Сейчас я пишу сценарий для другого фильма. Возможно, вам это покажется интересным. Это фильм о пасторе.

— Смею надеяться, не обо мне.

— Это было бы слишком.

— Мать что-то говорила про оперу.

— Я буду страшно рад, если вы придете на премьеру. Приходите, пожалуйста, — просит Ингмар.

— Тебе лучше поговорить об этом с матерью.

— Стравинский практически…

Ингмар слышит чей-то голос на заднем плане. Отец говорит, что это Малыш, и передает телефон матери.

— Что-то случилось? — спрашивает она.

— Скверные новости, — отвечает Ингмар. — Хотел спросить, не хотите ли вы пойти на премьеру «Похождений повесы».

— В «Оперу»?

— В принципе ничего особенного, но… Может быть, отец хотел бы прийти?

— А мать тебя не волнует?

— Нет, ну серьезно, как ты думаешь, ему это интересно?

— Думаю, да, но ты ведь его знаешь, — отвечает мать.

— Пусть поступает как хочет, — вздыхает Ингмар, поднимаясь со стула. — Я не собираюсь его заставлять…

— Ингмар, постой, — спокойно перебивает она. — Мне не хотелось бы тебя огорчать.

— Поздно.

— Не говори так.

— Как так? Как я не должен говорить?

— Не стоит…

— Какого черта ты его защищаешь, ведь…

— Замолчи, — резко отвечает она. — Я не желаю слышать про…

— Да плевать я на все хотел! — кричит Ингмар, швыряет трубку и выдергивает шнур из розетки. Телефон с грохотом и звоном падает на пол. Он пинает его ногой, хотя уже не чувствует гнева, и выходит из комнаты.

Трясущейся рукой Ингмар ведет иглу по темной водяной глади, по вращающейся поверхности, затем стоит и слушает, как бьется о стенки гобой, прежде чем вырваться на свободу.

Молоко в кружке, стоящей на столе в столовой, покрылось пенкой. Он смотрит на желтый блокнот, но понимает, что даже не может сесть. Скорее с ревностью,

чем с неприязнью, он возвращается к воспоминанию о том, как большая отцовская голова лежит у сестры на коленях. Он не ожидал, что отец способен на такой взывающий к нежности жест. Он лежал, закрыв глаза, и совершенно спокойно рассказывал о том времени, когда был пастором в Форсбаке.

Пластинку заело, и лапка граммофона отскакивает назад: в комнату входит кукла Розенблум с бледным лицом. Он подходит и кладет голову на колени Нитти. Ему кажется, он сомкнул веки и уснул, он не понимает, что до сих пор таращится в пространство черными глазами.

Игла граммофона снова соскакивает с дорожки: Даг отрывает кукле руку и показывает Нитти ее дрожащее тельце.

Ингмар подходит к граммофону и переставляет иглу на следующую дорожку: мне страшно хотелось, чтобы у Дага была маленькая сестренка, рассказывает отец, и в конце концов мать сшила небольшую куклу, которую положила на мою кровать в день нашей свадьбы.

— Куклу?

— Да, но потом она забеременела, — говорит отец, и усталая улыбка растекается по его лицу.

— Забеременела мной? — не подумав, спрашивает Нитти.

Ингмар снова открывает дверь в кладовку и роется в пакетах. С глухим стуком падает на пол пачка овсянки, Ингмар пятится назад, вытирая капельки пота над верхней губой. Он не понимает, куда делся шоколад, — может, Кэби проголодалась и взяла его с собой, в аэропорт?

Он рассматривает сизые овсяные хлопья и понимает, что съел последнюю плитку шоколада в четыре часа утра. Он еще сидел и слушал «Похождения повесы» в интерпретации Ляйнсдорфа, а голова раскалывалась от боли. Значит, на эту ночь у меня ничего не осталось, говорит он себе. На случай, если я не смогу спать и писать. На случай, если я попытаюсь удержаться от звонка в гостиницу Бремена.

Он застегивает куртку по дороге к машине, садится на холодное сиденье, поворачивает ключ, трогается с места и едет к выезду с парковки между серо-зелеными кустами рододендрона. Асфальт шуршит под покрышками. Он поворачивает, меняет передачу и потихоньку увеличивает скорость. Свет фар наполняет дорогу между черными садами.

Он барабанит пальцами по рулю, закусив губу, и вдруг видит монету в конце светового туннеля.

На сером песчаном дне, где воды по колено.

А может быть, в запотевшей стеклянной банке.

Она слабо мерцает, за мгновение до того, как идея всплывает на поверхность.

Это молодая женщина в национальном костюме Тюрингии. Она спит, лежа на лугу, а небо проливает на нее трепетный желто-серый свет.

Она просыпается и встает.

Она не знает о том человеке, что дышит, словно собака. Тупые когти громыхают по паркету.

Женщина встает, потягивается и поворачивается. И вдруг останавливается, она испуганно спешит прочь, тем временем две косули проносятся через дорогу и исчезают.