Резинки
Шрифт:
Рука снова вытягивается к бронзовому слепцу — отображение руки к отображению слепца… Две руки, два слепца, два ребенка, два подсвечника без свечей, две терракотовых табакерки, две пепельницы, два Аполлона, две ящерицы…
Еще какое-то время он остается в выжидательной позиции. Затем решительно хватает левую статуэтку и заменяет ее; подсвечник встает на место табакерки, слепец на место подсвечника.
Табакерка, слепец с ребенком, подсвечник, пепельница, прекрасный атлет.
Он созерцает свое произведение. Что-то еще шокирует взгляд. Табакерка, слепец,
Наконец он подвигает маленькую красную пепельницу на несколько сантиметров к углу мрамора.
Гаринати выходит из своей комнаты, закрывает ее на замок и начинает спускаться по длинной спирали лестницы.
Вдоль канала. Гранитные блоки, что окаймляют набережную; под пылью то там, то сям поблескивают черные, белые и розоватые кристаллы. Справа, чуть пониже, вода.
Электрический провод в резиновой изоляции вычерчивает на стене вертикальную черту.
Ниже, когда он проходит через карниз, он сгибается на девяносто градусов, один раз, второй. Но затем, вместо того чтобы описать входящий угол, отстает от стены и провисает дугой, в пустоте, сантиметров на пятьдесят.
Ниже, снова прикрепленный к вертикальной стене, он описывает еще две или три зигзагообразные дуги — чтобы возобновить под конец свой прямолинейный спуск.
Маленькая застекленная дверь издала протяжный скрип. Убегая в спешке, Гаринати открыл ее больше, чем следовало.
Куб серой лавы. Отключенный предупредительный звонок. Улица, пахнущая капустным супом. Грязные дороги, которые теряются вдали, в ржавой кровле.
Велосипеды, которые возвращаются с работы. Поток велосипедов струится по Циркулярному бульвару.
— Вы не читаете газет? — Бона нагибается к портфелю…
Гаринати затыкает уши, чтобы избавиться от этого надоедливого шума. На этот раз он действует обеими руками, которыми герметично закрывает голову с обеих сторон на целую минуту.
Когда он убирает руки, посвистывание исчезает. Он идет, осторожно ступая, словно опасаясь, что оно снова появится из-за слишком резких движений. Сделав несколько шагов, он снова оказывается перед зданием, из которого только что вышел.
Сделав несколько шагов, он замечает, подняв голову к сверкающему магазину, кирпичный особняк, который стоит на углу улицы Землемеров. Это не сам дом, а огромная фотография, умело расположенная за стеклом.
Он входит.
В магазине никого нет. Через дверь в глубине входит молодая брюнетка, она ему приветливо улыбается. Он переводит взгляд на полки, стоящие вдоль стен.
Одна витрина полностью заполнена конфетами, обернутыми в яркие фантики и рассортированными по большим круглым или овальным коробкам.
Одна витрина
Бона, наверное, пойдет на улицу Землемеров позвонить в дверь маленького особняка. Наверное, старая служанка его в конце концов услышит и откроет ему.
— Можно мсье Даниэля Дюпона?
— Что вы говорите?
Бона повторит погромче:
— Мсье Даниэля Дюпона!
— Да, это здесь. Что вам угодно?
— Я пришел узнать, как он поживает… Как он поживает!
— А, хорошо. Вы очень любезны. У мсье Дюпона все хорошо.
Зачем Бона идти узнавать, как он поживает, если он знает, что профессор мертв?
Гаринати смотрит, как снизу настила постепенно исчезает из виду нагромождение металлических балок и кабеля. С другой стороны канала раздается равномерное гудение огромного подъемника разводного моста.
Достаточно было бы засунуть какой-нибудь твердый предмет — который мог бы быть весьма небольших размеров — в главную шестерню, и вся система остановится, со скрежетом поврежденного механизма. Небольшой, очень твердый предмет, который выдержал бы напор зубцов; куб серой лавы…
А зачем? Сразу же приедет ремонтная бригада. Завтра все будет работать как обычно — словно бы ничего и не произошло.
— Можно мсье Даниэля Дюпона?
— Что вы говорите?
Бона повышает голос:
— Мсье Даниэля Дюпона!
— Ну да! Знаете, не надо так сильно кричать. Я не глухая! Что вам еще надо от мсье Дюпона?
— Я пришел узнать, как он поживает.
— Как он поживает? Да он умер, мой мальчик! Умер, слышите! Здесь больше никто не живет, вы пришли слишком поздно.
Маленькая застекленная дверь издает протяжный скрип.
Сказать что-то этому Валласу? А что же он ему скажет? Он вынимает открытку из кармана пальто и останавливается, чтобы посмотреть на нее. Наверное, можно было бы пересчитать гранитные кристаллы в каменном бордюре, что на переднем плане.
Смятый комок бумаги — голубоватый и грязный. Он пинает его ногой два или три раза.
Табличка из черного стекла, прикрепленная четырьмя позолоченными шурупами. Тот, что сверху, справа, потерял декоративную розочку, которая прикрывала его головку.
Белая ступенька.
Кирпич, обычный кирпич, один из тысячи кирпичей, составляющих стену.
Это все, что остается от Гаринати к пяти часам вечера.
Тем временем буксир достигает следующих мостков, чтобы пройти под ними, начинает опускать трубу.
В самом низу, под прямым углом зрения, по поверхности воды по-прежнему бежит трос, ровный и натянутый, как будто с палец толщиной. Он чуть возвышается над небольшими сине-зелеными волнами.
И вдруг, опережаемая целым потоком пены, под аркой моста появляется закругленный форштевень баржи — которая медленно удаляется к следующим мосткам.