Рибофанк
Шрифт:
Иногда такие разговоры приводят к тому, что парни натурально хватают друг друга за глотку – надо же как-то нагружать рецепторы. Но это не для меня, я стараюсь ладить с теми, с кем меня сводит судьба. Когда проработаешь с человеком бок о бок несколько лет, он для тебя привычен и малоинтересен, как твоя престарелая усатая тетушка или чопорная троподозировщица в начальной школе. Выяснять отношения уже просто глупо.
Поэтому чаще мы просто делимся воспоминаниями. А поскольку народ мы бывалый, то и вспомнить нам есть что. Послушать любого из нас – мороз по коже гарантирован. Случалось нам и под радиоактивным снежком ходить, и излучение шинковало нам хромосомы в капусту – двухголовой
Но вот что удивительно: все эти байки, все эти ужастики, звучащие в раздевалке после смены, вовсе и не пугают нас, цыган, а совсем даже наоборот. Мы благодаря им себя чувствуем людьми особенными, нужными. Да если на то пошло, кто другой возьмется делать эту черную, но необходимую работу? По идее, для общества чистка бедной замордованной планеты – задача номер один, и еще не изобретен робот, который сравнится с нами по возможностям, который хотя бы способен вытерпеть то дерьмо, которое мы терпим. Ведь мы ежедневно проходим через круги ада, где у любого детища эвристики сгорят все ПЗС [2] и растворятся панели.
2
Прибор с зарядовой связью. – Примеч. пер.
Что же до помесей, то им путь в наши ряды заказан – за этим следит профсоюз. И пока мы регулярно проходим обследование и получаем инъекции ремонтно-восстановительных силикробов, смертельные заболевания опасны для нас не больше, чем для среднего нуэво-йоркца или невадца.
И не то чтобы я хотел славы, или там чувство долга перед человечеством играло бы какую-то роль. Ни черта подобного. Опросите тысячу цыган – вряд ли сыщете среди них хоть одного гринписа. Я свое дело делаю потому, что за него хорошую зарплату платят, да еще и премии, и через пятнадцать лет можно выйти на пенсию. «Даллас детокс инкорпорейтед» ввела у себя такую систему, как только ее придумали, – и потому я горжусь тем, что работаю в этой фирме.
А еще я горжусь оттого, что она на сто процентов американская, не так уж и много осталось фирм, способных этим похвастаться, с тех пор как десять лет назад заработал в полную силу Союз.
Я не сторонник ни Сыновей Дикси, ни других легальных или подпольных конституционалистских группировок. Но все-таки чем-то не по душе мне правление франко-канадцев. И одно дело – жить под их властью, а другое – вкалывать на них. Слава богу, хоть от этого я пока избавлен.
В общем, на жизнь мне грех жаловаться, денег и приключений хватает, пусть даже, как я уже говорил, это не карьера для женатого человека, о чем Джеральдина никогда не устанет мне напоминать.
Но я не женат. И никогда не прислушиваюсь к мнению Джеральдины.
Когда Стэк вошел в помещение для отдыха, помахивая метамедийной распечаткой с логотипом «ДДИ» в верхнем углу (пинцет, щиплющий биспираль) и улыбаясь, мы сразу поняли, что получен хороший заказ. Но даже не догадывались, насколько он хорош, пока наш бригадир не заговорил:
– Мальчики и девочки, да будет вам известно, парламент наконец проголосовал. Все, «Сликслэк» приказал долго жить, и «ДДИ» может забрать себе тело.
Мы эту весть встретили таким восторженным ревом, что затряслись, застучали
Я опустошил шкафчик и принялся складывать разбросанные по койке вещи в ранец, и тут ко мне – воплощенная непосредственность – подошла Джеральдина. А я притворился, будто ее не замечаю.
– Лью, – проговорила она голоском сладеньким, как засахаренный батат с кукурузным сиропом, – Стэк подыскал для нас жилье в Ваксахачи. Поселимся в тамошнем мотеле, и все номера – двухместные. Вот я и подумала: как насчет того, чтобы…
Тут я посмотрел на Джеральдину. Она носила серьги, изображавшие знак биоугрозы, каштановые волосы были острижены еще короче, чем мои, поперек лба – косая челка. Никакой косметики, только силикробовые татуны – бабочки по углам губ, и округлости чуточку распирают форменный дэдэишный комбез. Она вполне сошла бы за мою сестренку, да вот только не было у меня никогда сестры.
– Джеральдина, я ценю твою идею, или намек, или предложение, да как ни назови. Но я уже говорил однажды и готов повторить хоть миллион раз: химия тут ни при чем. Мы с тобой – неподходящие контакты. Мне может прийтись по вкусу только женщина большая, шумная и глупая, а ты – совсем другого сорта.
Татуны в миллиметре под кожей Джеральдины возмущенно затрепыхали крылышками, а из глаз вытекли слезинки – как влага израильского оросительного корня.
– Я… я для тебя смогу быть глупой. Да, Лью, смогу, если ты правда этого хочешь. Я слышала, появилось несколько новых тропов – как раз для таких случаев. «Отупин», «дебилон»… Цены кусаются, но ради тебя я на это пойду. Честное слово!
Я шлепнул себя ладонью по лбу:
– О-о, блин! Джеральдина, я тебя не прошу измениться, заруби это раз и навсегда у себя на носу. Я только пытаюсь объяснить, что мы с тобой не созданы друг для друга. Видишь ли, – я по-отечески обнял ее рукой за плечи, – ты прирожденная цыганка. Когда нужно со дна бухты грязь вычистить или опрыскать заеденный грушевой молью лес – тут тебе равных нет. Какую бы работу нам с тобой Стэк ни поручал, мы всегда справлялись прекрасно, горжусь тем, что ты – моя напарница. Но наши отношения могут быть только профессиональными, и дальше никогда не зайдет, ты поняла?
К концу моей речуги Джеральдина перекрыла краники. Вытерла кулачками глаза, затем протянула мне ладошку. Мы обменялись рукопожатиями.
– Ладно, – проговорила она с печалью проповедника, видящего, как разбегается его паства, – пусть будет, как ты хочешь. Все лучше, чем ничего.
Мы расцепили руки.
– Увидимся в самолете, Лью.
Я вернулся к сбору вещичек. Ну и взбалмошная девчонка моя напарница! Не понимаю, почему многие люди не умеют сдерживать эмоции. Да и не пытаются, если честно. Ведь у нас, слава Богу, есть тропы и строберы – только руку протяни, и ты в порядке. Даже представить страшно, каково жилось человеку считанные десятилетия назад, пока ученые головы не разобрались досконально, из каких винтиков-болтиков состоят мозги, и не подобрали к ним все ключики-отверточки.