Рибофанк
Шрифт:
После смерти отца я был главным (и единственным) мужчиной в семье. Пока не отселился.
А теперь мама вновь заставляет меня вспомнить былую роль, хотя я давно снял с себя заботу о ней и о сестре.
Когда я поднимался по стертым ступеням знакомого до боли девятого корпуса (жильцы его в шутку прозвали Золотым Рогом), на меня упала медлительная тень дирижабля с лазерным управлением. И я с грустью вспомнил мамину стародавнюю несбывшуюся мечту о посещении Большого Каньона. Что же они с Шарман не оставят меня в покое, что же все тянут меня в проклятое прошлое? Им наплевать на то, каких бабок и хлопот мне стоило получить
«Эх, вот бы совершить что-нибудь выдающееся, – думал я, поднимаясь на вонючем лифте (стены кабины были сплошь в похабных сентенциях местных жителей), – показать, что я не просто инвалид, взятый на работу из жалости, что я – профи… Может, тогда бы мне жилось поспокойнее…»
Но я совершенно не догадывался, какой приз-сюрприз припасло для меня ближайшее будущее.
На сорок четвертом этаже я подошел к знакомой двери. Было слышно через макромолекулярные стены, как кричат друг на друга мама и Шарман, так что я даже не постучал. Просто приложил ладонь к потоанализатору генного экрана и вошел.
На меня обрушилось запоздалое дежа-вю. За год, пока я здесь отсутствовал, ничего из мебели не переставляли – а значит, не было и других перемен. На полке так и стоял мой детский набор «Юный генетик». Устаревшая филипсовская виртуола щеголяла пятнами – три года назад я ее пытался перекрасить глупокраской.
На подоконнике цеплялась за жизнь вечноумирающая орхидения.
Мама стояла ко мне спиной, заслоняла сестру. Когда повернулась и отошла, я понял, отчего она такая расстроенная и почему она вызвала меня.
Шарман обзавелась еще несколькими усиками. Да к тому же по обеим бокам и бедрам появились ряды жучиных ножек, и все эти отростки противно шевелились, дергались и корчились. Одежда была поделена на сегменты – чтобы не стеснять движения многочисленных конечностей.
– О нет! – воскликнул я. – Шарм, я думал, ты уже порвала с Тараканами…
У сестренки всегда было томно-миловидное личико, несмотря на космы и живые черные с радужным отливом протеогликановые усики, торчащие на добрый метр из лба. Но теперь это лицо, искаженное горем, страхом и слезами, казалось уродливым.
– Я никогда не порву с Тараканами! У меня просто башлей не было на все нужные навороты, а как появились, так я и…
В разговор вмешалась мама:
– Расскажи брату, как ты добыла две тысячи сас-баксов! Давай выкладывай!
Шарман возмущенно выпрямилась:
– Ладно, мамочка, расскажу. На кошках выиграла. Мама оглянулась на меня в поисках поддержки:
– Нет, ты слышал?! Родная мать во всем себе отказывает, кроме азартных игр, а она последние деньги крадет! Эта jeune fille estupida [6] , не способная отличить гепарда от оцелота, все ставит на один забег!
6
глупая девица (фр., исп.)
– Это я-то не могу отличить?! Да я вернула вдвое больше, чем взяла!
– А остальное зачем растранжирила?! Во что превратила свое прекрасное тело?
– Моя грудная клетка, во что хочу, в то и превращаю. И кто бы говорил! Это ты у нас, что ли, мисс Бетти Базовая Линия?!
В
– Ерунда! Моя пустяковая слабость – как старомодная тень для век моей memere [7] по сравнению с твоими безумствами. И кроме того, belle gato [8] – млекопитающее, как и мы. А тараканы…
7
бабушка (фр.).
8
прекрасный кот (исп.).
Этот шар угодил точно в лузу. Шарман взорвалась!
– Ну, давай! – завопила она. – Договаривай! Тараканы – это насекомые! Жуки! Баги! Ничего, меня этим не оскорбишь. Жуки прекрасны! Они по развитию не ниже нас, а выше! Существовали задолго до млекопитающих и останутся, когда мы сами себя истребим. Горжусь тем, что я – Таракан! И как только денег раздобуду, панцирь куплю, целиком! Сейчас идет война цен между «Нейрокрином» и «Берлексом», хитин уже не дороже простогландина! У Долгоносика есть щитки, красивые – никакими словами не описать.
– Ай-яй-яй! – запричитала мама. – Дамбалла, Эрзули и Иисус, спасите меня от этой маленькой хамки!
И вдруг мои ноги точно в кисель превратились. В который уже раз я слушаю этот спор? В сотый, наверное. Наши жизни – будто фильмы, но мамина и сестренкина все снова и снова прокручиваются, а моя – на паузе.
Сколько ж еще терпеть эту пытку? Когда совершу я к бегству попытку? Пусть эти тетки рвут себе глотки, только меня отпустите, уродки! Надо брать ситуацию в свои руки, пока эти скандалистки не вырвали из меня сердце.
Я устало опустился на стул, мой взгляд упал на настольный аквариум. Там плавала четверка чешуйчатых трилобитов. Возня этих водяных гусениц напомнила о работе, и я вскочил, как ужаленный.
– Да прекратите же! Вы ничего не решите, если будете друг на друга орать. Разве так должны толковать дочь и мать? Мама, вам с Шарман пора убрать пальцы с горячих клавиш. Что было, то быльем поросло, надо жить дальше. – Тут у меня возникла спасительная мысль: – Вот что, пускай Шарман при мне денек потусуется. У нас будет время обо всем поговорить, авось что-нибудь путное из этого вылупится. А вечером я ее привезу, и мы поужинаем вместе.
– Корби, ты всегда был таким славным мальчиком, – заулыбалась мама. – Не сомневаюсь, ты сумеешь вправить мозги нашей la cucaracha [9] .
Шарман напряглась:
– Мама, я предупреждаю…
Я схватил Шарман под локоток, шлепнул по одной из растущих из живота ножек (та инстинктивно поджалась) и потащил к двери.
– Корби, – провожал меня в коридоре мамин крик, – я приготовлю твой любимый мамонтовый стейк!
Только в поезде, что ехал через город, Шарман заговорила со мной.
9
таракан (исп.).