Рибофанк
Шрифт:
Никогда еще любящий братец не позволял себе такого обращения с Шарман. Но это, похоже, открыло ей глаза на широту моей натуры, и она хмуро взяла пару ретинокрасителей, предназначенных для скучающих посетителей.
– Глазоувеличитель фирмы «Оливетти», – насмешливо проговорила она. – Ну и хлам!
Я так изменился в лице, что Шарман замолкла и надела очки.
Пройдя зигзаг световой ловушки, я очутился в рабочем кабинете Озтюрка.
Ченгиз Озтюрк – ветеран Последнего Джихада. Он занимал пост в светском правительстве Турции и едва не погиб в осажденном шахидами-убийцами
Существовала раньше такая болезнь – ксеродерма пигментозум. Тот, кто ее цеплял, становился настолько чувствителен к солнцу, что, проведя под ним (еще до образования Великой Озоновой Дырищи) средней продолжительности день, приобретал рак кожи и другие клеточные заболевания.
Озтюрк был поражен боевым инфекционным агентом, выведенным из возбудителя этой ретроболезни. И теперь заразу не искоренить, она подстроила свою жизнедеятельность под его физиологические процессы.
Достаточно попадания на кожу нескольких фотонов с частотой видимого света, чтобы мой шеф забился в конвульсиях. И это спустя зепто времени закончится гипермучительной смертью.
Его эвакуировали в светонепроницаемой гомеокапсуле и поместили в подземную операционную, куда не проникал ни единый фотон, и там костолепы и клетковары тщательно его обследовали. Но помочь ничем не смогли, разве что адаптировали его зрение к инфракрасному свету и подыскали кабинетную работу альфа-симбланда.
Со временем он стал шефом Корпуса Едоков, моим начальником. Есть ли нужда добавлять, что тяжелый жизненный опыт не сделал его приятным в общении старичком-бодрячком?
Я уже одолел зиг и пробирался через заг, когда наткнулся на облипучку-приставучку фирмы «Доу-Хьюз» – последний защитный барьер между Озтюрком и миром.
Лицо встретилось с податливой преградой. О черт! Меня вмиг опеленала полуорганическая пленка, с головы до ног, заклеилась сзади. А из паза в автомате пошла новая «простыня» – на тот случай, если мне удастся справиться с первой. В коконе самостоятельно проделались отверстия напротив рта и ноздрей – это чтобы я мог дышать и отвечать. Глаза остались зашорены – в них как бы нет нужды.
Никакая опасность мне не угрожала. Будь у меня оружие, я бы не смог им воспользоваться. Даже если бы держал в руке готовый к включению лазик, пленка бы его нейтрализовала, проникнув в механизм или обездвижив палец на кнопке. Впрочем, обмануть липучку можно, на то есть разные мудреные способы, да только кому захочется подкоптить старикашку Озтюрка? Этот параноик перестраховывается абсолютно без необходимости.
Я застыл в дверном проеме.
– Капитан Озтюрк? Это я, кадет Корби… Комната была затоплена низкочастотным свечением,
И я, ничего не видя, будто кожей чувствовал на себе взгляд модифицированных глаз Озтюрка. Ну и работенку я себе подыскал! Впрочем, все лучше, чем гнить в «Турецком модерне».
Озтюрк наконец заговорил. Смешной у него был голос, почти механический. И тут я понял, что означали слова старины Шарика «на себя не похож».
– Кадет, мне требуется ваша помощь в небольшом
– Так точно, сэр.
– Мне очень не хочется, чтобы Едоки пострадали от действий злоумышленника. Поэтому я перестроил их диет-поводки. Но в полном масштабе процедуру кормления не запустил – хочу сначала провести эксперимент, убедиться, что не будет превышен установленный уровень ненаблюдаемого вредного эффекта. Возьмите вот этот образец и скормите колонии Речное Устье.
Я протянул руку – медленно, чтобы не спровоцировать приставучку на морозильную реакцию. На мою облепленную ладонь Озтюрк положил сверток.
– Если хотите, можете с помощью комп-перчатки проанализировать новую молекулярную структуру поводка, – предложил Озтюрк.
– Виноват, сэр, но комп-перчатками я не пользуюсь. У меня нейроинвалидность…
В голосе Озтюрка почему-то зазвучало удовлетворение.
– Ах да, конечно. Я должен помнить о таких вещах. Ладно, кадет. Приступайте к выполнению задачи.
Я затаил дыхание – вот сейчас речь зайдет о предстоящей выволочке! Но – не зашла. Появилось ощущение, что я остался в одиночестве. Наверное, Озтюрк скрылся в соседней, жилой, комнате. Ладно, не ждать же прощального поцелуя. Я поскакал в обратном направлении.
Пройдя половину световой ловушки, освободился от облипучки. В приемной забрал Шарман – она, ясное дело, разнылась, что я не дал досмотреть «Жаркую багровую равнину», фильм студии «СиМ». Заказал шкодовские реасанки и карманкомп фирмы «Талиджент». Надо было выполнять поручение.
Мы катили по улицам на север. Шарман сидела в седле позади меня, колючие насекомьи ножки впились в мои ребра.
По пути я размышлял, почему для такого задания капитан Озтюрк выбрал именно меня. Странно, как ни крути. Что это, намек на признание заслуг, на повышение? Или это просто воля случая, надо делать дело, мозги не мучая?
Естественно, ответа я так и не нашел, Потому засунул вопрос в долгий ящик.
Вскоре мы очутились на берегу, напротив колонии Речное Устье, в шести кварталах к югу от Оук-Стрит-бич, где играют на жаре в баскетбол беззаботные транши.
Мы с Шарман стояли на низком органобетонном пирсе с эмблемой КЕ – он предназначался для служебных нужд: парковка транспортных средств, кормление Едоков и тому подобное. Я показывал на жилище Едока. Оно было совсем рядом, в полуклике от берега.
Озерная рябь сильно блестела. Притеняя глаза, Шарман сказала:
– Ух ты, какой здоровенный! Между прочим, я здесь еще ни разу не была. Все равно что жить в Нуэво-Йорке – и не увидеть Тиви-Сити. Из чего сделано, из камней?
– Камни, грязь, деревья, плавник, сломанные автомобили. Что Едоки собрали в озере, то и пошло в дело. Строители они просто классные.
Сказал я это, гордясь по праву, моим подопечным пою я славу. Долго я был при Едоках радетелем, знаю цену их добродетелям. Хорошие это помеси – честные, непритязательные, ответственные. А я их вдобавок считал красивыми – что бы там ни говорили скептики.