Ричард де Амальфи
Шрифт:
Я дал знак своим ждать, за нашими спинами стук копыт, это подъехали виконт Теодерих, Гунтер и Ульман. Они сразу все поняли, заняли места в боевом порядке. Не оборачиваясь, я слушал стук копыт, это подъезжают остальные, сильно растянувшиеся в дороге.
Рыцари на той стороне не двигались, но по каким-то признакам я ощутил, что наш все прибавляющийся отряд впечатление произвел. Не оглядываясь, я услышал по шороху, что лучники достают луки, накладывают на тетивы стрелы.
– Что медлят? – спросил я насторожено. – Если хотят напасть…
Гунтер подал голос за моей спиной:
– Дорога узковата. Больше, чем вчетвером,
– Рыцарь не боится умереть, – ответил Алан с достоинством и расправил плечи пошире.
– Никто не боится умереть, – возразил Гунтер обиженно, задетый намеком о какой-то особой храбрости рыцарей, – но одно дело умереть в бою, другое – на бойне.
– Да, – сказал и Зигфрид, в голосе звучала злая ирония. – В самом лютом сражении могут убить, а могут и не убить, а здесь первые четыре, да и следующие… Я их понимаю.
Копыта перестали стучать, я не оборачивался, понятно, подъехали все и выстроились для атаки. Я вскинул руку и сказал громко:
– Шагом!.. Мечи наголо!
Рыцари на той стороне дороги смотрели на приближающийся отряд, наклонив головы в шлемах, у нас какая-то странная атака: всегда ведь с копьями наперевес разгоняются для таранного удара, а мы идем слишком уж неторопливо.
– Дрогнули, – произнес Алан со злым разочарованием.
Я не увидел, в чем проявилась эта дрожь, но, когда наши кони сделали еще два-три шага, рыцари задвигались и, не поворачивая коней, а умело управляя шенкелями и шпорами, подали их обратно на свою дорогу. Путь свободен, Алан всхрапнул, Зигфрид выругался и со стуком бросил меч обратно в ножны.
– Это даже лучше, – успокоил я.
– Чем? – спросил уныло Зигфрид.
– Побеждены одним нашим видом, – заверил я. – В схватке можно победить с самым малым преимуществом, а победить вот так… это круто, это самая впечатляющая победа.
Изрекая такие истины, я подбодрился и сам, а червячок, что остервенело грызет внутренности, малость приутих.
Еще через полчаса верховой езды приблизились вплотную к частоколу, которым обнесен город. И хотя деревянный частокол – не стена из каменных глыб, но все-таки это городская черта, защищающая дома и огороды от ночных троллей, волчьих стай, бродячих гоблинов, всякой ночной нечисти, что так и норовит прокрасться в жилища…
Мы проехали по центральной улице, кони фыркали и мотали гривами. Подковы звонко стучат по булыжной мостовой, железо доспехов позвякивает, а прапор с моим гербом в руках богатыря Ульмана трепещет по ветру. Жители явно дивились нашим богатырским коням, искусно выкованным доспехам, свирепым и полным достоинства лицам рыцарей… конечно же, рыцарей, кто еще может носить такие доспехи?
Я засмотрелся на замок сэра Лембита: стены из массивных глыб разного веса и размера, это же сколько надо труда, усилий и терпения, чтобы прилаживать одну к другой, подтесывая и подравнивая, что лежат без малейшего зазора, стены ровные, толстые, надежные. И хотя ничто их не скрепляет, нет и намека на цемент или творог с желтками куриных яиц, чем скрепляли кирпичи Московского Кремля, но держатся надежно, ничем их не сдвинуть, разве что долгой бомбардировкой чугунными ядрами, какие лежат у Царь-пушки.
Там на верхних этажах стены явно завешаны коврами, гобеленами, шкурами
Глава 13
Во дворе нас встречала толпа слуг, торопливо перехватывали коней, бегом уводили в конюшни. Приземистый и очень розовый сенешаль с тремя подбородками и большой золотой цепью на груди, учтиво обратился ко мне:
– Сэр Ричард?.. Мы все наслышаны о вашей великой доблести, что проистекает от необычайного благочестия. Прошу вас, благородный сэр, сюда…
Он подвел меня к изящной часовне, поклонился и торопливо удалился. Чувствуя себя самозванцем, я вошел в темное помещение, сейчас больше похожее на склеп, но, осматриваясь, увидел внутренним взором, как и где когда-то стояли золотые чаши, висели искусно вытканные гобелены, как все светилось живым огнем, когда часовня жила.
Я прошел к алтарю, странное чувство овладело мною. А почему, собственно, жила, а теперь нет? Не в золотых и серебряных дарах заключена сила, это было бы слишком просто, это для первобытных, а христианство – это более высокое, здесь даже камни пропитаны святостью, что накапливалась веками. Думаю, разрушь часовню, святость этого места все равно останется, и долго еще прохожие будут дивиться то чудесным исцелениям, то видениям, кого-то посетят пророчества, кому-то подскажут путь.
Надо бы опуститься на колени, но в моем прежнем мире больше всего стыдились мелодраматизма, эффектных жестов, мужчина должен быть суров и неподвижен, говорить мало, двигаться редко, но когда двигается, то чтобы каждый удар достигал цели.
Так что я постоял, даже не перекрестив лоб, так ли уж Богу нужны жесты, коротко поклонился, как младший старшему, и вышел в яркий залитый солнцем мир, где конское ржание, цокот подков, суета, люди носятся бегом, устраивая гостей, а из-под ног с суматошным кудахтаньем выскакивают куры.
Щит с моим гербом повесили у входа. Зигфрид нахмурился, найдя ущемление достоинства: почему самым последним, крайним, ведь сэр Ричард уже владелец трех замков, я поспешил успокоить, что не все еще получили ясные приказы. И не всем мы преподали уроки, как тем рыцарям на дороге.
Зигфрид, Алан и виконт Теодерих ждали меня у выхода из часовни. Я увидел их лица, сам сделал подобающий вид, дескать, разговаривал с Богом, моим Верховным Сюзереном.
Зигфрид сказал почтительно:
– Надеюсь, вы замолвили словечко и за нас, сэр Ричард?
– Разве вы не со мной? – ответил я.
– Сэр Ричард! – воскликнули они в один голос, донельзя шокированные.
Я улыбнулся пошире, что-то здесь тонких шуток не понимают.
– С нами Бог, так кто же против нас?
– Никто, – ответил за всех Зигфрид гордо. – Мы видим, сэр Ричард, Дева Мария заверила вас в полной поддержке?
Я кивнул, рыцарство почему-то избрало своим знаменем именно Деву Марию, хотя, впрочем, это вообще-то понятно: мужчинам невыносима мысль, что выше их кто-то есть, пусть даже сам Бог, а вот Деву Марию допускают наверх весьма охотно: женщина!.. Это не мужчине покоряться или поклоняться.