Ричард де Амальфи
Шрифт:
Нет, с «ля» еще рано. Для этого надо утвердиться, получить признание соседних баронов и особенно – короля или герцога, сюзерена этих земель. Тогда будет и «ля». Ибо «де» – это название владеемой местности, а «ля» – формальное право на это владение и вместе с тем отличительный признак высшего сословия.
Зигфрид, работая быстрее камнедробилки, перемолол гуся, пожрал перепелов с их нежнейшими косточками и уже откупоривал глиняный кувшин.
– Знатное вино, – сообщил он с одобрением. – У вас, сэр Ричард, винные подвалы – не нахожу слов! Не у
– В амфорах, – подсказал я. – За столько лет разве не превратилось в уксус?
Он изумился, взглянул с укором:
– Сэр Ричард! Разве в вашем королевстве не накладывают заклятия? Чтобы отогнать порчу?
– Накладывают, – пробормотал я. – Но есть мнение, что пастеризация портит продукт. А стерилизация так и вовсе…
Он вздохнул:
– Да я тоже слышал что-то, хоть я колдовские слова сразу забываю, я ж христианин. Но если не чувствую порчи, то ее нет?
– Хорошо сказано, – одобрил я. – Однако предпочитаю подниматься в седло с ясной головой. А вы пейте, пейте! Но если хоть один из вас покажется мне пьяным…
С другой стороны, продолжал додумывать туповатый мозг, судя по истории, один мужик вообще взял все три префикса или артикля, как их правильно: и «де», и «ля», и «фон». Имя у него было простое: Тен, что значит – Десять, во многих семьях детей называют просто по номерам, так в Риме пошли всякие Децимии, Секунды, Квартии, Октавианы, а у нас – Перваки, Третьяки, Шестаки, Осьмаковы… У того мужика с именем Тен получилось круто – де ля фон Тен. У нас его так и писали: де Ляфонтен. Как фон Визина в России до сих пор пишут чисто по-русски: Фонвизин… Да у нас и про Дон Кихота думают, что Дон – имя, а Кихот – фамилия, потому «Дон» пишут с прописной.
– Нет, – проговорил я вслух, – одно дело – самого себя назвать… – э-э… назвать, ну, понятно, кем, другое дело – когда другие…
Они смотрели на меня с вопросом в глазах. Я широко улыбнулся:
– Что Ричарда де Амальфи не видели? Еще успею надоесть.
Солнце заливало мир расплавленным золотом с зенита, конюхи вывели троих оседланных коней, лучники уже в седлах терпеливо ждут в сторонке. Гунтер отобрал пятерку молодцев, я осмотрел, понравились, выглядят крепкими. Руки сильные, жилистые, а луки у всех чуть короче обычных, зато композитные, с удлиненными стрелами. Жаль, с коня на полном скаку из таких не постреляешь. То ли дело мой, ариантовский…
Я кивнул Гунтеру, вставил ногу в стремя, за спиной Гунтер прокричал:
– На выход – шагом!
Во двор высыпала челядь, молоденькие девушки строили глазки всадникам, слышались крики, напутствия, смех. Явился отец Ульфилла, осенил всех общим крестным знамением, прочел короткую молитву, а моего коня окропил святой водой. Постаравшись брызнуть мне на сапог.
К его разочарованию ни конь, ни я не закричали дурным голосом и не испарились в жутких корчах и клубах дыма. Я пустил коня шагом через
– А кто вообще сюзерен здешних земель?
Зигфрид промолчал, он, как и я, нездешний, Гунтер почесал в затылке, оглянулся по сторонам, словно стены не только помогают, но и подсказывают.
– Сюзерен?.. Да здесь земли на самом кордоне, можно сказать. Тут всяк по себе. Но если вообще-то, то благородный и мудрый Вильгельм Блистательный. Но ни он здесь не бывал, ни его люди. Так что в этих краях каждый хозяйничает сам по себе. А суд творят сами сеньоры. Если вы о хробойле, то соберутся, скорее всего, не больше сорока рыцарей. В первую очередь, правда, это барон де Пусе, сэр Гуинг Одноглазый, Черный Волк, он же Вервольф, сэр де Трюфель, сиречь Кабан, Тудор…
– Леди Клаудия, – вставил Зигфрид.
За нашими спинами, где едут тесной группой Ульман, Тюрингем, Рассело, Хрурт и лучники, кто-то хихикнул, кто-то заржал.
Я кивнул.
– Понятно. Соседям захочется посмотреть на меня. Остальные будут или нет, а эти уж точно.
Ворота начали открывать, завидев нас, загодя. Когда мы приблизились, тяжелые створки уже разошлись в стороны, кони бодро процокали подковами по каменному мосту, но ушами прядали, все старались держаться середины.
Гунтер спросил почтительно:
– Куда отправимся, ваши милость?
– Объедем по кордону, – решил я. – Три села и две деревни? Да, ты называл: деревня Горелые Пни, село Большие Сверчки… Пора бы запомнить, хотя не царское дело – бухгалтерия, но руководить я должен? А еще больше – бдить кордоны?
– Село Большие Таганцы, – подсказал Гунтер запоздало.
– Так, что еще?
– Село Большие Печенеги…
– Господи, – вздохнул я. – Все такие большие, прям огромные! Наверное, по три хаты, а то и по четыре в каждом селе.
– И еще деревня Куманг, – закончил Гунтер.
– Тоже большая?
– Нет, просто Куманг, – пояснил Гунтер. – Это ж не село, а просто деревня.
– Ага, – сказал я и постарался запомнить разницу между селом и деревней, она куда больше, чем между плотником и столяром или человеком и собакой. – Просто деревня… ну да ладно, на безрыбье и сам… А в каком месте мы позволили свершиться быстрому и праведному пролетарскому суду Линча над Генрихом Гунландским?
– В Больших Таганцах, – сообщил Гунтер. – Это самое большое и богатое село.
– Села и деревни, – сказал я, – оставим на потом. Один раз я в них уже побывал, теперь надо посмотреть на кордоны. Замок Крысы видел, но, боюсь, другие соседи выглядят повнушительнее.
Гунтер смотрел исподлобья, сказал осторожно:
– Это точно.
– Объедем наши земли по краю, – решил я, – посмотрим, на крепком ли замк'e государственная граница, не проползет ли подлый враг. Сразу определим, есть ли какие-то метки, легко ли к нам вторгнуться.
Проехав мост, кони снова взбодрились, лучники с гиканьем понеслись вперед, рассыпались в стороны, хозяина надо оберегать.