Ричард Длинные Руки — эрцгерцог
Шрифт:
Он подхватил вилы, сноровисто полез на вершину стога. Другие такие же вилы лежат в двух шагах от стога, явно остались от молокососа Велгана, знатока по бабам. Еще оглобля, рассохшееся тележное колесо, дорожный мешок… Странное колесо. Без спиц, сплошной круг с дыркой посредине… Дальше – свезенные поближе к стогу мелкие копенки, это из них складывают огромные скирды.
– Подавай, Дик! – крикнул парень, который Хоган, весело с вершины. – Надо управиться до вечера…
Я замедленно взял вилы. Солнце жжет плечи, на голову сыплются клочья травы из-под сапог краснощекого парня. Я неумело поддел
Мимо меня пролетела, хищно распластав рукава, пропотевшая на спине рубашка. Ага, Хоган подставил солнцу белые как молоко плечи. Наверное, он все еще лечится. Я наконец зачерпнул порцию травы на вилы, с усилием зашвырнул наверх. Тупые концы вил достали Хогана в сапог, но сверху вопль почему-то не прозвучал. Я отступил на шаг и задрал голову. Хоган с вершины стога завороженно смотрел вдаль.
– Дик, – проговорил он с великим изумлением, – Дик… там погоня?
От дороги в нашу сторону несется, как огромная птица над землей, сверкающий всадник на белом коне. На той стороне поля темным клином лес, если беглец успеет, там не найти, но беглец не успеет: его догоняют пятеро мужчин на крупных темных конях. В их руках я рассмотрел с похолодевшим сердцем узкие полоски железа.
Беглец на миг приподнял голову. Ветер злорадно сорвал с него головной платок. Ослепленный, я увидел блеснувший солнечный свет. Длинные золотые волосы заструились по ветру. И у меня похолодело сердце: по синему чистому небу несется, догоняя всадницу, еще и огромная страшная птица! Нет, у этого крылатого зверя кожистые крылья, как у огромной летучей мыши, и мохнатая голова с жутко распахнутой пастью. Крылатый зверь выдвинул прижатые к брюху лапы, разжал когти.
Легкий конь всадницы промчался от стога в трех шагах. На меня пахнуло конским потом, по ноге ударил комок сухой земли, выброшенный копытом. Я судорожно оглянулся. В красочных снах летаю или дерусь с чудовищами, иногда догадываюсь, что все снится, но, когда я наяву, никогда не придет в голову, что это сон. Во сне не бывает такой резкости в деталях, такой четкости, а здесь даже вот на рукаве кипит, опадая, клочок пены с морды промчавшегося коня…
Крылатый зверь быстро снижался. Я отчетливо видел торчащие волоски вокруг оскаленной пасти, неровные острые зубы, родимое пятно на левой ноздре, а под ним, чуть отстав, несутся со скоростью курьерского поезда тяжелые кони погони. Громадный жеребец переднего всадника свирепо раздувает ноздри, словно и не конь вовсе, а дракон, глаза, как горящие уголья, а всадник люто скалит зубы, похожие на зубы летящего над их головами зверя.
Сердце мое билось так, что едва не выламывало ребра. Вот я здесь, полусумасшедший, попавший в этот мир, перепуганный и почему-то оскорбленный, и мне надо… Над головой промелькнула черная тень, обдало зловонием, уши резанул жуткий визг. Руки тряхнуло, вилы вырвало из пальцев и унесло.
Я быстро подхватил с земли оглоблю. На солнце блеснуло железо чужого меча. Руки тряхнуло снова, в правом плече едва не вылетел сустав. Конь с опустевшим седлом пронесся, задев меня потным боком.
Всадник ударился о землю, перекувыркнулся трижды и остался в стерне на спине, раскинув руки. Пока я решал, что мне надо, землю затрясло от грохота конских копыт. В руках всадников страшные боевые топоры на длинных прямых рукоятях, холод смерти охватил все тело, будто голым бросили в прорубь.
Я пригнулся, над головой просвистело железо. Второго всадника выбросило из седла, третий получил страшный удар в голову, а четвертый успел подать коня в сторону, а конец оглобли пришелся по конскому боку. Я услышал жалобный крик, конь рухнул вместе со всадником.
Пятый, не удержав коня, влетел в месиво бьющихся в воздухе конских копыт, выползающих людей, рухнул, придавив тяжелой тушей. Я отпрыгнул, теперь оглобля вращалась, как крылья мельницы при хорошем ветре. Один поднялся с топором в руках, страшный удар оглоблей по шлему бросил его на землю замертво.
Сзади послышался конский топот. Один всадник, что избегал оглобли, с поднятым топором надвигался на меня, готовясь к удару. Я перехватил оглоблю посредине, попятился. Всадник надвигался, смотрел угрюмо, исподлобья, топор перебрасывал из руки в руку.
Всадник, которого я сбил первым, очнулся, сумел приподняться на дрожащих руках, прохрипел:
– Харлан!.. Харлан, дурак… Догоняй принцессу…
Всадник на коне коротко оглянулся. Девушка на белом коне домчалась почти до самого леса, остановилась на опушке, развернула коня и смотрела на схватку.
– Не-е, – донесся из-под шлема такой густой бас, что у меня душа ушла в пятки. – Не… уже не догнать…
– Дур-рак, – сказал первый. Он поднялся, пошатнулся, с трудом подобрал с земли свой меч. – Убейте этого деревенщину и… Все равно ее надо догнать и убить.
Я завертел над головой оглоблю, бросился вперед, но, когда там подались, оглобля все же достала одного в плечо. Тот охнул и осел на землю.
Но остальные уже поднялись, четверо сильных мужчин, все в железных доспехах. В руках боевые топоры, а их предводитель вообще с длинным острым мечом, при виде которого охватило ознобом страха.
Я начал вертеть оглоблю над головой. Оглобля втрое длиннее руки с топором, к тому же эти все в тяжелых доспехах. Будь кто проворнее, успел бы пригнуться и быстро проскочить снизу, пока оглобля делает широкий круг, но в доспехах не до проворства…
С земли поднялся пятый. С топором в руках он пошел прямо. В круглых от бешенства глазах я видел свою смерть.
Рыцарь тоже видел, сказал резко:
– Как только ударит, бросайтесь все!
Я завращал оглоблей быстрее, готовился сразу же после удара быстро подтянуть и перехватить двумя руками посредине, чтобы отбиваться обеими концами.
Издали донесся красивый серебристый звук. Ничего более прекрасного я не слышал за всю жизнь, хотя у меня долби, а драйверы скачиваю самые новейшие по Интернету. Я невольно скосил глаза и едва не проворонил бросившегося всадника. Отпрыгнул, ударил, по рукам пробежала дрожь. Никогда не бил с такой силой, и никогда оглобля еще не попадала по таком железному столбу.
Всадник рухнул вместе с конем. Теперь я видел залитую солнцем всадницу на белом коне. Она красиво держала, запрокинув голову, изогнутый серебристый рог, и прекрасная щемящая мелодия терзала сердце и наполняла грудь сладкой болью.