Ричард Длинные Руки – князь
Шрифт:
Воины смотрели раскрыв рты. Даже конт Белуни сумел приподняться на локте и тоже смотрел на меня с изумлением и недоверием.
– Мы пройдем в Зорр! – сказал я громко. – Вот так будет и с нашими врагами. И силы Тьмы отступят… Верьте, ребята.
Затылок сверлил, словно бурав, упорный взгляд. Я оглянулся, успел увидеть, как священник поспешно втянул голову в повозку. Ланзерот отдал честь воинам, мы тронулись мимо дальше на юг, а они возобновили движение в тыл.
Не останавливаясь, я бросал молот во все встречные камни, валуны, хорошо бы еще метнуть со всей дури в наковальню, но уже догадывался, что в лучшем случае на наковальне будет вмятина,
Бернард ехал стремя в стремя с Рудольфом, я слышал его озабоченный голос:
– Не думаю, что это воскрешают уже побитую. С той знаем, как справляться. Хуже другое…
– Что?
– Слышал в монастыре, какой-то колдун открыл пещеры Заарота.
– А что это?
– Когда-то в давние времена, от которых остались только слухи, могучий колдун Заарот… а может, звался по-другому, это мы решили звать Зааротом, потому что на каком-то старом языке «заарот» – «самый могучий»… так вот этот колдун сумел загнать или заманить в пещеру целое войско опасных демонов и запечатал выход могучим заклятием. Прошли тысячи лет, страхи забылись. Пару раз пытались отыскать ту пещеру и открыть ее…
– Зачем?
– Понятно, зачем… Каждый уверен, что демоны в благодарность тут же станут служить тому, кто их освободит! Как будто демоны могут испытывать чувство благодарности!
Мне от подслушанного стало не по себе. Я подъехал, спросил шепотом:
– Думаете, кто-то сумел?..
Рудольф смолчал, Асмер сказал язвительно:
– Боишься, что твой молот окажется бессильным? Правильно боишься.
Слева от дороги, всего в сотне-другой шагов от нее по прямой, лошадь тянула соху. За нею шел, налегая на высокие рукояти, худой мужчина в рваной рубашке. Он горбился, старательно вел борозду, всадников заметил не раньше, чем мы оказались от него прямо на дороге. Я изумился, когда он моментально нагнулся, а когда выпрямился, в его руках были меч и щит.
Бернард помахал ему, крикнул зычно:
– Бог в помощь, добрый человек!
Мы проехали мимо, землепашец долго провожал нас взглядом, но, когда я оглянулся от леса, он уже вел борозду дальше.
– Что он так? – спросил я. – Безумству храбрых поем мы песню?
– Боится, – ответил Бернард с оттенком уважения. – Но, как видишь, не убежал. Храбр не тот, кто не боится, это просто дурак, а тот, кто сумеет преодолеть страх.
Рудольф услышал, пророкотал насмешливо:
– Дурак и тот, кто не замечает наступления нечисти. Или кто думает, что успеет уйти, собрав урожай. Здесь все-таки приволье…
– В чем? – спросил я.
– Нет сеньоров, – ответил Рудольф. Он посмотрел в спину Ланзерота. – Никто не берет налоги, никто не гоняет таскать камни для замка. Сеньоры убрались отсюда первыми! Так что тот, кто остался, в чем-то даже выгадал… Я имею в виду, выгадали простолюдины.
Бернард нахмурился.
– Рудольф, – сказал он предостерегающим тоном, – ты говоришь так, словно оправдываешь это предательство.
Рудольф смолчал, а я спросил:
– Предательство? Почему предательство?
– Никто из нас не волен, – ответил Бернард твердо. – Человек рождается грешным. Он обязан работать… не потому, что надо прокормиться, вообще обязан работать! Даже если закрома полны. Обязан защищать страну, даже если напали не на его огород, а на поле дальнего соседа. Он обязан подчиняться сеньору, ибо без подчинения и порядка любая
Он говорил с таким неистовством и убеждением, словно я вот прямо сейчас колебался: предать или не предать Родину за бутылку пепси.
Горы придвинулись настолько, что в чистом прозрачном воздухе различались трещины в снежных покровах, отдельные скалы, черные дыры пещер, ибо сами горы очень старые, древние, как Карпаты или Уральские в сравнении с юными Гималаями.
– Еще пару суток пути, – объявил Ланзерот, – и мы на перевале. А оттуда всего сутки до Зорра.
Вечером на стоянке Асмер вынес из повозки лютню. Играл и пел старинную, как мне казалось, балладу о верной и вечной любви. Я слушал вполуха, перед глазами то и дело вставали страшные сцены появления огненного ангела. Если такой же и за левым плечом, только черный и с рогами, то на такого дядю не поплюешь. Я как-то привык полагать, что если на правом плече сидит ангел и нашептывает в ухо доброе, а на левом – бес и шепчет непристойности, то оба размером с канареек, пусть даже с попугаев среднего размера. Ну, чтобы дотягивались до ушной раковины, не подпрыгивая. Но чтоб такие быки…
Плечи зябко передернулись. Я заставил себя слушать балладу, тем более что все слушали с печальными и торжественными лицами. В прекрасных глазах принцессы блестели слезинки. Одна выкатилась и понеслась по нежной коже, оставляя мокрую дорожку, будто там проползла улитка.
Сердце внезапно дрогнуло. Баллада непроходимо тупая, глупая и нелогичная: он уходит в крестовый поход нести веру Христа в дикие страны, а она остается ждать в высокой башне. И вот годы идут, он бьется с разными гадами, захватывает целые гаремы красавиц, но ни одна не может поколебать его верность. Более того, что совсем дико, он даже ни с одной красоткой не разделил ложе, хотя к нему под походный плащ пытались забраться и крестьянки, и принцессы, и волшебницы, и жены королей…
Асмер пел тихо и проникновенно. Перед глазами то появлялась белая башня, где невеста ждет и ждет, отвергает знатных женихов, хотя на лицо ложатся первые морщинки, то возникала раскаленная пустыня и одинокий всадник в полных рыцарских доспехах, что двигается вперед и вперед, неся нелепую веру Христа в страну такой же нелепой веры Мухаммеда…
Небо было звездное, чистое, полная луна медленно выползала из-за темных деревьев. Пока что ее не видно, но вершины сосен засеребрились странным волшебным светом. Рудольф коротко взглянул, опустил голову с такой скоростью, что клацнули зубы. Ланзерот взял одеяло и ушел в темноту, но сперва бросил Бернарду:
– Первую стражу Рудольф. Сменит Дик.
Он исчез, никто из нас не знает, где он спит да и спит ли вообще. Бернард подмигнул мне. Ланзерот по-прежнему меня не жалует, даже подозревает в чем-то, но доверил же сторожить! Признал переход в оруженосность из простолюдства.
Полная луна выплыла из-за деревьев, круглая и хищная, завтра уже пойдет на убыль, но сегодня еще полнолуние. Я в астрономии не копенгаген, вроде бы все эти фазы: полнолуние, новолуние и половинки длятся по неделе, сегодня последний день полнолуния, но все-таки еще полнолуние, и, движимый понятной тревогой, я поднялся от костра, волоча за собой одеяло, двинулся в темноту.