Ричард Длинные Руки – коннетабль
Шрифт:
– Я тоже, – согласился я. – Какие там могут быть женщины, когда вот эталон настоящей женщины! Какие дельты, какая трехглавая, а какая фудная! Это ваще… С нею разве что трапециевидная может, да и то по массе, но не по изысканности формы и дизайну облика… Вот это облик настоящей женщины в мире, где мужчины феминизируются…
Она кивнула, польщенная.
– Верно. А еще я – лучший воин!..
– Самый лучший, – поддакнул я, – лучший из лучших. А в той реке если бы плавали женщины, у них бы отросли хвосты и плавники. Или хотя бы ласты. А с такими формами только в тавернах вино разносить пьяным охотникам.
Она оглянулась на огненную реку.
– Да, плавают как-то странно.
– Рожденные ползать? – предположил я.
Она не ответила, уходя все дальше. Берега выглядят сизыми, словно перекаленное железо, ничто не может уцепиться за мертвую почву, прокаленную и перекаленную. У основания горы бурлит и клокочет огненный поток, я наконец-то сообразил, что стоит только обойти гору, как мучения кончатся, огненная река останется позади.
Я приободрился, запел в маршевом стиле:
…Ура, труба зовет!
у Джильдины синие глаза
И а-а-а-алы-ы-ы-ый рот!
Она оглянулась с подозрением, прорычала:
– Это что… за песня?
– Боевая маршевая, – объяснил я. – Алый рот – это кровь течет по губам! От разрывания клыками врагов в яростном бою.
– А-а, – сказала она благосклонно, – ну тогда хорошая песня. Правильная.
– Кровь по губам, – сказал я, – ага, правильная.
Я то и дело спотыкался, всматриваясь в приближающуюся стену Барьера. Сверкающая молочная стена тумана уходит и уходит ввысь, а там бритвенно-острым краем врезается в накаленный небосвод.
– А что с той стороны? – спросил я. – Как выглядит? Кто-нибудь рассказывал?
Ее глаза стали настороженными.
– А то не знаешь… Или не знаешь?
Я сказал поспешно:
– Я видел только один участок, через который и… прошел. Но в других местах может быть иначе.
– Ну ты и дурак, – сказала она пораженно. – Я таких еще не видела! У Барьера нет участков. Он один. И везде одинаков. Это как кольцо у тебя на пальце…
– У кольца надписи на одном участке, – сказал я, – а на другой стороне пусто.
– Не кольцо, – поправилась она. – Как река! Как река, свернутая в кольцо. Вода перетекает с места на место, потому везде одинаковая.
– Ага, – сказал я, – ну тогда да. Я вспомнил, я ж ничего не помню! Это я так, догадки строю. Умные и так все знают, а я вот догадки строю. Теоретик я, значит… Мыслитель.
Она оглянулась, на лице отвращение наполовину со злостью.
– Мыслитель!.. А ты понимаешь, что здесь если не убивать – убьют тебя?
– Я, как Америка, – объяснил я, – никогда не прибегаю к насилию. Кроме тех случаев, когда я сильнее. Потому что я демократ.
Она даже остановилась в великом изумлении.
– А это что?
– Ох, – ответил я стыдливо, – даже не спрашивайте. А то такое отвечу, самому уже стыдно. Спина моя покраснела?
– Нет…
– Вот видите, уже даже спина не краснеет! До чего докатился с этой демократией. Ничего не стыдно.
Она скривилась и пошла быстрым шагом, бросив презрительно:
– Да уж.
– Я ж демократ, – сказал я печально. – Жизнь бесценна, даже у такого, как я.
Но она уже не слушала, уходя быстрым шагом. Усталый, как не знаю кто, я спешил со всех ног, как же хреново без коня! Да еще без такого, как Зайчик. Тот везде бы прошел.
Я спросил в спину:
– Сколько, говорите, сам мир внутри этого кольца в диаметре?.. В смысле, от края и до края в самом широком месте?..
– Много, – ответила она раздраженно. – И мало.
Много, это понятно – не удается перебить на такой огромной территории всех опасных зверей и пометить опасные места, но и мало, потому что не попутешествуешь. Все-таки здесь – огромный мир, из-за скал, гор, крутых спусков и подъемов, ущелий и разломов, пропастей – сотни ярдов не пройдешь по прямой. Приходится спускаться, подниматься, возвращаться, петлять, а еще везде входы в подземные шахты, бесконечные пещеры, где якобы находятся целые города…
– Странно, – сказал я, – что никто не попытался захватить власть в свои руки. Как будто здесь не люди вовсе!.. В самом широком месте сколько, изволите сказать?
– Полторы сотни миль, – рыкнула она. – Или чуть больше. Никто не знает. А что?
– По ту сторону, – объяснил я, – и то находятся сумасшедшие, что пытаются стать властелинами всего мира. А здесь так и вовсе все просится в одни руки.
Она приподняла верхнюю губу в усмешке, попугав меня заодно клыками.
– Думаешь, не пробовали?
– А что помешало?
– Жиголост, – ответила она лаконично.
– Ага, – согласился я. – Ну да, Жиголост, это все объясняет. Дефо говорит, что в его время нашлась бы сотня тысяч отважных англичан, готовых не на жизнь, а на смерть сражаться против папизма, не зная даже, что такое папизм – человек или лошадь.
Она вскинула брови.
– Это ты к чему?
– Я тоже не знаю, – ответил я честно, – что такое Жиголост! Это человек или лошадь?
Она смерила меня уничтожающим взглядом.
– Это ты не человек… и вообще никто! А Жиголост – великий маг, уже несколько сот лет живет на вершине башни, что в самом центре нашей земли. Он мог бы сам стать властелином этого мира, но не стал… и другим не позволяет. А так вообще он никогда никому не показывается… А что? Надеешься с ним пообщаться?
Я скромно опустил глазки.
Глава 2
Для ночлега она снова отыскала пещерку. Впрочем, отыскивать нетрудно, когда знаешь, где. Мы поужинали, а потом она вдруг сказала буднично, но в мою сторону не смотрела: