Ричард Длинные Руки – коннетабль
Шрифт:
Я подумал, ответил сравнительно искренне:
– Совсем нет.
– Но такая вежливость, – сказала она раздраженно, – обременительна!
– Для меня? – уточнил я. Она кивнула, я ответил с той серьезностью, которой сам не ожидал от себя: – В какой-то мере да, все-таки проще сидеть, когда входит женщина, а не вскакивать, не стараться подать ей руку, когда сходит со ступеней, не выбегать из повозки и не открывать перед нею дверку, не поддерживать, чтобы не упала… Вообще как бы хрен с нею, пусть
Она нахмурилась, но подтвердила:
– Вот-вот, с чего это вдруг?
– Остатки древней рыцарственности, – ответил я. – Были такие… Гиганты вымерли, уступив простолюду. Простой люд предпочитает равноправие, чтобы не поднимать зад в присутствии женщины.
Она слушала, несколько озадаченная.
– Так зачем же ты…
Я понял недоговоренное, развел руками:
– Это просто дурное воспитание.
– И так долго держится? – спросила она с сомнением.
Я снова развел руками:
– Ничто не держится долго, если не подпитывается. А так я, подавая руку женщине, что сходит со ступенек, как бы говорю молча, что у меня крепкая мускулистая рука, надежная и все такое, а она, в смысле женщина, а не рука, тоже молча как бы сообщает, что она слабенькая и пугливая, нуждается в моей защите, такого большого и сильного…
Она покачала головой:
– Бред какой-то. Оба обманываете друг друга, и оба довольны?
– Ну… вообще-то да.
– Бред, – повторила она.
– Бред, – согласился я. – Хотя у нас есть и другое название. Синоним.
– Какой?
– Культура.
Она вскинула брови, но промолчала, слышался мощный треск под ее неандертальскими челюстями, да иногда из разгрызенной кости чвиркала струйка сладкого сока.
Так же молча она собралась и вышла в яркий пурпурный день. Я на этот раз, приноровившись, уже не отставал, хотя дорога резко пошла вверх, справа и слева скалы, где может затаиться любой зверь и любой враг, к тому же надо беречь дыхание, чтобы побыстрее миновать опасное место.
Я торопливо карабкался, держа взглядом широкую спину, почти закрытую мешком, пот заливает глаза, но мысли не таскают мешки с камнями, им всегда вольготно, я стал думать, что в самом деле, простолюдину, который, кроме простейших животных радостей, других не знает, высокие рыцарские идеалы непонятны. Однако десять столетий подряд и беспрерывно именно эти высочайшие и просто немыслимо одухотворенные рыцарские идеалы вели человечество! Умереть – не встать. Сейчас о таком даже подумать нелепо. Но именно в тех странах, где рыцарство цвело, возникло и нынешнее общество, и нынешняя наука, и юриспруденция. Где не было рыцарства с его духовным взлетом, там не было движения к культуре.
Я вздрогнул, голос Джильдины прозвучал, как выстрел:
– Падай!
Я упал и превратился в слух. Она лежит на гряде, широко раскинув ноги, как за станковым пулеметом. Каменный гребень похож на спину исполинского дракона: с иглами и шипами, а она выглядывает между двумя остроконечными глыбами.
Медленно подползая, я все время ждал окрика, но она смолчала, и я пристроился к бойнице рядом. Впереди и внизу красная долина, а дальше странная пурпурная гора, ровным конусом устремлена к раскаленному небу с бегущими тучами, но те скрывают ее верхнюю половину.
Я с холодком подумал, что верхней половины, скорее всего, просто нет, если гора не огнеупорная. Джильдина смотрела на эту гору с каким-то странным блеском в глазах, как ребенок на Деда Мороза с мешком подарков.
Я сказал шепотом:
– Опасность?
– Да, – проговорила она едва слышно. – Моя цель – вон та гора. Не смотри так, я же чувствую. Твой Барьер гораздо ближе. Спустимся с этой гряды… отдохнуть не хочешь?
– Нет, – ответил я.
– А поесть? У меня жареное мясо…
– Нет-нет, – сказал я умоляюще. – Пойдемте, а?
Она внимательно посмотрела мне в лицо.
– А ты в самом деле очень хочешь вернуться… несчастный.
Я спросил внезапно:
– Леди Джильдина, а почему вы идете к Барьеру?
Она покачала головой:
– Я иду мимо Барьера. Моя цель – вон та гора. Я несколько лет готовилась.
– А что там?
Она помолчала, я ожидал, что зарычит, а то еще и двинет локтем, чтобы не погавкивал под руку, однако она медленно заговорила, словно приводя свои мысли в порядок. Я внимательно и напряженно слушал, богатырша говорит слишком уж торжественно, словно о святыне.
Эта исполинская гора, объяснила она, что не гора, а кольцо из гор, вершиной скрыта в бегущих облаках, и уже потому никто не сможет перелезть, чтобы посмотреть, что же там внутри. Говорят, на человеке воспламеняется одежда еще за десять ярдов до облаков, за пять ярдов сгорает плоть, а за один – кости. Правда это или нет, проверить удалось только тем, кто уцелел и вернулся в обгоревших лохмотьях. А еще сказали, что когда красные тучи скользят по камню, тот горит и течет, как горячий воск.
Ходят слухи, добавила она, что внутри кольца – долина с, конечно же, сказочными богатствами. Но только не попасть туда никак. Раньше как-то перебирались через горы, но сейчас даже в тот день, когда вместо быстро бегущих багровых туч сияет непривычная синь, все равно гора закрыта незримым забором. Всякий, кто залезет выше, падает, сраженный молнией.
– Круто, – сказал я и посмотрел на нее, – теперь понимаю. Соблазн туда попасть – нет его выше?
Она покачала головой:
– Не понимаешь.