Ричард Длинные Руки - Король-консорт
Шрифт:
Везде пыль и запустение, а здесь то ли чьи-то руки постоянно смахивают пыль, то сама крышка сбрасывает грязь.
Я поводил пальцами по невидимой поверхности, ничего более гладкого не встречал. Неудивительно, что частичкам пыли не за что зацепиться.
Я наклонился к самой крышке гроба, почти касаясь губами прозрачной до незримости поверхности, и сказал негромко:
– Эй… Ты слишком красивая, чтобы оказаться злой ведьмой. Мне кажется, красота и злодейство несовместимы. Но все-таки, я ведь человек осторожный… если вдруг придумаю, как помочь освободиться, признаешь меня
Не знаю, зачем и сказал такое, то ли нарочито, чтобы отогнать сгущающийся мрак, то ли глупая бравада, даже наедине с собой и то петушимся, а тут все же чувствую себя в присутствии женщины, а в их присутствии всегда стараемся казаться сильными и всемогущими.
Ее лицо оставалось мраморно неподвижным, я картинно вздохнул, дескать, сама не хочешь, а я предлагал, теперь оставайся лежать, дура, повернулся и нарочито медленно пошел к выходу. Мол, даю шанс окликнуть и умолять меня хоть что-нибудь да сделать…
Но дура почему-то оставалось мертвой, и я с чувством исполненного мужского долга, дескать, предлагал помощь, сама отказалась, поднялся по ступенькам в подвал выше, а затем уже из него появился в помещениях для прислуги, попетлял малость и вышел в одном из залов.
Почти сразу же навстречу ринулся управитель, еще издали вскричал плачущим голосом:
– Ваше Высочество!.. Как можно? Куда вы исчезли? Стол уже накрыт, все ждут только вас.
– Правда? – спросил я обрадованно. – Тогда пойдемте, пока там все не сожрали. Не очень люблю ложиться на пустой желудок. Правда, если пустой желудок у молодой девушки…
Он торопливо засеменил рядом, указывая дорогу, на ходу снял с моего рукава ниточку паутины.
– Господи!..
– Да, – ответил я вежливо, – слушаю вас.
– Вы что же, – проговорил он свистящим шепотом, – опускались в подвалы?
– У вас знатные винные склады, – сказал я с одобрением. – Ваше счастье, если король о них не знает.
Он перевел дыхание, но тут же посмотрел еще пытливее.
– А в склеп не заходили?
– В склеп? – спросил я удивленно. – Зачем мне склеп?.. Я человек жизнерадостный. И женщин люблю живых и теплых. Надеюсь, тут найдется молоденькая служаночка, что захочет согреть мне постель?.. А склеп не совсем как бы в моих интересах… И та ведьма, что там в гробу, показалась мне вообще как будто и не человек вовсе, а статуя из мрамора. Правда, превосходного мрамора. И выполнена достаточно весьма.
Он вздрогнул, торопливо перекрестился.
– Господи, зачем вам это было надо?
– Что?
– Смотреть на нее!
– Я ее и пальцем не тронул, – ответил я честно. – И вообще… Посмотрел достопримечательности и удалился. Как я понял, больше осматривать нечего?.. Ну там горгульи на крыше, горгоны в саду, джаббергаки в конюшне…
Он указал на распахнутую дверь зала, где, судя по запахам, уже остывает горячее.
– Ваше Высочество…
– Бегу, – сказал я бодро.
В зале за столом мирно ужинают старый лорд и вся его семья: жена, две дочери и единственный сын, которому я помог добраться до замка чуть быстрее, чем это получилось бы у него самого. А еще с ними ужинает священник, сидит, как и положено, слева от хозяина,
Впрочем, там еще одна женщина, довольно уверенная с виду, сразу окинула меня оценивающим взглядом, словно козу на базаре, что мне очень не понравилось, что-то сказала тихонько священнику.
Тот на меня зыркнул с некоторым неудовольствием, сразу же поинтересовался:
– Вы опоздали на ужин, Ваше Высочество, потому что молились в часовне?
– Вера в сердце, – ответил я коротко, – а не в коленях.
Он нахмурился, я ощутил, что один недоброжелатель в этом замке уже есть, но не все ли равно мне, который сегодня здесь, завтра там.
Я сел на указанное мне место, самое лучшее, на мой взгляд, как раз посредине между сестрами барона Джильберта, милыми и домашними, но все-таки эти не придут ко мне в постель, чувствую, это же хорошо, еще не родился на свете мужчина, который в темноте отличит на ощупь герцогиню от служанки.
Под столом завозилось нечто огромное и грузное, вроде носорога, горячий язык лизнул мне пальцы.
– Ну да, – пробормотал я, – как же без тебя… Уверен, ты даже молитву пропустил…
Атмосфера за ужином печально торжественная, я посматривал искоса, настоящая рыцарская семья со старыми традициями и древними идеалами чести: даже мать не умоляет сына бежать за пределы королевства, спасая жизнь, отец суров, часто вздыхает, но и он считает, что сын должен вернуться в столицу и положить голову на плаху, раз уж дал слово.
Только у сестер глазки на мокром месте, хотя он сам, несмотря на смертельную бледность, силится улыбаться, часто и невпопад шутит, на что его отец всякий раз усмехается с полным одобрением мужественному поведению сына.
Когда одна из сестер спросила робко, нет ли возможности спасти жизнь, даже если пришлось бы повиниться перед королем, отец оборвал ее суровым голосом:
– Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду… Не так ли, ваше высочество?
Я задержал перед открытой пастью жареную ножку ягненка, все обратили на меня взоры, я все это время помалкивал, прошлось пробормотать:
– Дорогой сэр Карвин, я трудно и усердно учусь быть сюзереном… и уже понял, что бесстрашие и мужество – не одно и то же. Мужество есть у наиболее стойких, дерзкая же отвага и бесстрашие свойственны очень многим – и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.
Он взглянул на меня остро.
– Юность – время отваги.
– Отвага, – сказал я, – в лучшем случае опрометчива. Я предпочитаю храбрость. Она посредине между самонадеянной отвагой и робостью. Что делать, я, как уже сказал, сюзерен…
Он нервно дернул щекой, да и на лицах других я уловил больше сдержанного презрения, чем понимания: молчал бы уже, консорт несчастный…
Священник произнес благочестиво:
– Друг, жена, слуга, рассудок и отвага познаются в беде.
Я сказал с укором:
– Святой отец, в Библии сказано, что на свете больше дураков, чем людей!.. Вы Святое Писание читаете?
Он посмотрел на меня строго.
– Какой бы стала жизнь человека, убери из нее отвагу и способность жертвовать собой?