Ричард Длинные Руки — курпринц
Шрифт:
Она проспала шесть часов, когда наконец Скарлетт Николсон, которую Зигфрид по такому деликатному случаю привлек и к охране шатра, подошла к костру, возле которого я на коленке расстелил карту, поклонилась по-мужски.
— Ваше высочество?
— Ну?
— Принцесса изволила проснуться, — сообщила она деловым тоном, понимая, что никакой скидки ей на пол не полагается, — и сейчас обедает.
Я покачал головой.
— Обедает?.. Скоро время ужина. Что сказала?
— Ничего, ваше высочество, — ответила она
— Ну?
— Интересовалась, где вас… ангелы носят.
Я сказал с сарказмом:
— Ну да, я же должен сидеть возле нее и не давать пылинке обрушиться на ее безмятежное чело!
Она спросила в недоумении:
— Ваше высочество?
Я отмахнулся.
— Сейчас буду.
Они с Зигфридом переглянулись, очень уж мой голос прозвучал при подчеркнутой небрежности как-то обреченно. Зигфрид тут же ушел, а я свернул карту в рулончик и передал слуге, хотел было посмотреться в зеркало, но и его нет, да и не стал бы под придирчивым взглядом Скарлетт…
Возле входа в мой шатер Зигфрид придирчиво дрючит телохранителей на предмет дисциплины, на стук подошв моих сапог быстро обернулся.
— Ваше высочество?..
— Оно там? — спросил я угрюмо.
— Ее высочество, — ответил он, — принцесса Аскланделла Франкхаузнер, дочь императора Вильгельма и как бы невеста императора Мунтвига…
Я сказал зло:
— Ты мне титулы засунь сам знаешь куда! Принцесса еще там?
— Ее высочество изволит быть там, — доложил он тем же почтительным голосом. — Естественно, чем-то недовольна, но ей можно и даже простительно…
Я рыкнул:
— С какой стати?
— Принцесса же, — объяснил он.
А вот хрен, подумал я мстительно, у нас как бы равноправие местами, и я демократ, хоть и авторитарный, зато с зачатками либеральных ценностей, хоть и пока ма-а-а-ахоньких, глазу пока незримых, но чувствую, как зреют вот такие грозовые зерна этих сорняков.
Я отодвинул полог, принцесса нервно ходит взад-вперед по шатру, выспалась, посвежела, энергия бурлит, хоть и дочь императора, воспитана как-то в щадящем режиме… хотя, кто знает, может быть, император как раз и гоняет своих детей в хвост и гриву, чтобы удержали империю в руках, не дали развалить, как чаще всего получается у тех, кто родился в роскоши, а не завоевал ее потом и кровью.
Я с порога чуть-чуть наклонил голову.
— Ваше высочество…
Она ответила так же безразлично:
— Сэр Ричард…
Я сел за стол без приглашения, это вообще-то мой шатер, да и обойдемся без галантерейных штучек.
— Так как же поступим? — спросил я протокольным голосом. — Вернуть вас немедленно взад не получится, расстояние между нами и вашим Мунтвигом увеличивается, по непроверенным, но заслуживающим доверия данным разведки, с каждой минутой. Если бы вы хоть не спали, как медведица в зимней спячке, еще был бы шанс догнать… Есть и другой вариант…
Она
— Какой?
— Напрашивающийся, — ответил я.
Она вскинула брови выше, но взгляд оставался холодным и равнодушным.
— Поясните?
— Вернуть вас отцу.
Она выслушала с прежним равнодушием золотой девочки, с которой ничего не может случиться уже в силу того, что она — дочь всемогущего, как в ее диких землях считают, императора Вильгельма.
Я ждал ответа, но она молчала, словно ждала продолжения, наконец поинтересовалась:
— И что вам мешает?
— Даже не представляю, — ответил я честно, — где, в какой дыре находится так называемая империя Вильгельма!
Она произнесла почти холодно:
— Империя моего отца не так называемая. И она не в дыре.
— Хорошо, — уступил я, — пусть в медвежьем углу, которого на карте и с лупой не рассмотреть. Скажу честно, даже если бы я издыхал от скуки, я бы не ринулся с высунутым языком разыскивать вашего отца!
Она посмотрела на меня с ленивым презрением.
— Еще бы.
— Намека не понял, — отрубил я. — Вообще-то я не намекистый, а весьма прямой и как бы честный. Уточню, что делать мне есть что и занятий тоже вволю, хоть анусом кушай. Например, у нас война с Мунтвигом, но вы об этом явно не слышали. И я лучше займусь этим веселым и даже забавным мужским делом, чем повезу вас, связанную, в родительский дом…
Она переспросила:
— Почему связанную?
— А разве ваш отец не так вас отдал замуж?.. Ладно, не это важно. Думаю, вы просто задели самолюбие Мунтвига, но это пустяки, помиритесь. Он уязвлен, к тому же вспыльчив и горяч, как я слышал. Думаю, он сам уже дико жалеет, что вас отправил ко мне, но гордыня не позволит ему в этом сознаться.
Она сказала презрительно:
— У него не гордыня, а гордость!.. Возможно, я чуточку преувеличила ваши достоинства, несомненно мелкие, такие бы муравью из самых мелких пород, а не человеку ваших размеров, но так как в его армии все уверены, что вы и ваши люди вообще абсолютно нечто нечистое и отвратительное, то они… не поняли моих объяснений.
— И не поймут, — заверил я, — как они могут признать, что мы само совершенство? Совесть даже подлейшего человечка радуется, если он решит, что воевать приходится с еще более подлым.
Она поморщилась, выпрямила тонкий стан так, что мои глаза сами уставились на ее вторичные признаки. Она сделала вид, что не заметила по своей величавости, хотя могла сделать вид, что не видит по другой причине, но тогда перешла бы в стан простых женщин, а такая дикость для нее немыслима.
Я наконец оторвал взгляд с таким усилием, что отчетливо чмокнуло, посмотрел в ее холодные ясные глаза и подумал с раздражением, что с чем только не сравниваем женские гляделки, любуясь их сиськами!