Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Шрифт:
– Что, уже не нравится?.. Так рано?
– Ты – исчадие ада, – сказал Гендельсон высокопарно. – Тебе гореть в аду!
– Все там будем, – заверил рыцарь.
– Не все, – отрубил Гендельсон. – Богородица Дева Мария, наша светлейшая заступница, да услышишь ты наши слова, да примешь их к сердцу, да не минует…
Рыцарь поморщился, словно сжевал лимон. Я тоже ощутил отвращение и тоже поморщился, словно при мне любимый певец взял откровенно фальшивую ноту. Ну что за дурь эти молитвы, такая психотерапия хороша только на берегу тихого озера, а перед
Раскаленный прут прикоснулся, словно играючи, к толстой складке на животе Гендельсона. Барон заорал, забился в цепях, сразу растеряв слова молитвы, мотал головой, словно вытряхивал из ушей воду. Я услышал запах горелого мяса. Взвился едкий дымок.
Рыцарь захохотал:
– Ну как тебе это… а это… а это?
Железо вишневого цвета трижды прижгло толстые валики на боках. Запах горящего мяса стал сильнее, тошнотворнее. Гендельсон охрип от нечеловеческого крика, потом повис на цепях. Рыцарь прислушался, фыркнул:
– Он еще шепчет молитвы!.. Тупоголовый дурак. Как же, явится твоя сраная Богородица, спасет тебя!.. Варнар, возьми прут, пусть накаляется еще…
Палач сказал угодливо:
– А тут есть еще… Вот, можно этими щипчиками позабавиться! Острые такие… Хватаешь, откусываешь вот так чуть, а потом отдираешь целый клок…
Рыцарь поморщился.
– Кожи, что ли?
– Как можно? – испугался палач. – Кожу надо снимать начиная с пяток!.. Чтобы снять целую, не подпортив. Хотя, правда, ваша милость проделала три дырки… А я о том, чтобы отогнуть чуток сала, а туда залить либо смолы, либо кипящего олова…
Рыцарь подумал, кивнул:
– Давай, готовь. Но залью ему сам. Это мне начинает нравиться.
– Скотина, – сказал Гендельсон хриплым, но сильным голосом. – Господь накажет тебя…
– Да? – спросил рыцарь с интересом. – Но пока что накажу тебя я. И что? Не пора ли отказаться от такого Господа, который не защищает своих подданных?
Гендельсон сказал твердо:
– Господь не отказывается от любящих Его. Он и сейчас посылает мне свою любовь и поддержку!
– Вот как? – изумился рыцарь. – Варнар, начинай.
Стиснув челюсти, не в состоянии вмешаться со своим бестелесным телом, я заставил себя наблюдать, как железными клещами рвали тело Гендельсона. Сперва слегка отодрали с правого бока толстый ломоть, оттуда не сразу потекла кровь, было ее на диво мало, палач угодливо засмеялся:
– Ваша милость, да какой же он кабан? У кабана твердое мясо, не всяким мечом рассечешь! А это свинья, откормленная свинья… Одно сало, нежное и жирное! Чем его только кормили?
Рыцарь сказал весело:
– А подай-ка мне ковшик…
Ему подали массивный половник на длинной металлической рукояти. Сам половник был в серых потеках застывшего олова. Рыцарь зачерпнул и посмотрел в глаза Гендельсону.
– Ну?.. Что скажешь?
– Гореть тебе в аду, – ответил Гендельсон. – Но ты еще можешь раскаяться в своих злодеяниях… Господь милостив!
Рыцарь расхохотался так, что едва
– Знаешь, – сказал он сквозь смех, – никто меня еще так не веселил!.. Вот что, клоун. Даю тебе шанс. Если сейчас же проклянешь свою Богородицу и назовешь ее шлюхой, я, так и быть, не стану заливать тебе за шкуру олова… Ну?
Гендельсон посмотрел ему в глаза печально и сказал:
– Бедный язычник!.. Твоя душа блуждает в потемках… Господи, прости ему его деяния! Он не ведает, что творит.
– Да-да, – подхватил рыцарь, – не ведаю. Ну совсем не ведаю!
Он кивнул Варнару, тот ухватил щипцами край надрезанной плоти и оттянул, делая своеобразный карман. Рыцарь, глядя Гендельсону в глаза, с гнусной улыбкой плеснул раскаленного олова в рану. Гендельсон забился в цепях с такой силой, что я думал, он сломает себе все кости. Каменные стены вздрогнули от дикого звериного крика. Потом крик перешел в хрип смертельно раненного животного, грузное тело обвисло в цепях.
Варвак с размаха выплеснул ведро воды ему в лицо. Гендельсон вздрогнул, медленно поднял голову. Глаза его показались мне не просто страдальческими.
– Ну что? – спросил рыцарь. Голос его был жестоким и неприятным.
– Ты… – прохрипел Гендельсон, – великий грешник… Но Господь милостив… припади к Его стопам и проси прощения…
– Идиот, – сказал рыцарь. Лицо его перекосилось гневом. – Варнар, подай еще ковш… И отдери с другого бока такой же карман… Ну, ты понял меня, дурак?.. Если сейчас же не назовешь свою Богородицу беспутной шлюхой, то это олово зальем тебе под шкуру!
Я задержал дыхание. Гендельсон сказал хриплым страдальческим голосом:
– Господь не оставит меня… Дева Мария – самая чистая и непорочная дева на свете… да святится Имя Твое, Любимая…
Варнар ухватил клещами за край кровоточащего мяса, оттянул, а рыцарь вылил туда кипящее олово. Гендельсона подбросило, он закричал, заплакал, взвыл.
Когда он повис в цепях, как брошенная на них мокрая тряпка, рыцарь сказал с угрюмой насмешкой:
– Здесь был до тебя один варвар из северной страны… То был герой! Его жгли железом, а он смеялся нам в глаза. Залили олова – пел свои варварские песни о героях… Когда ломали пальцы, насмехался над нами… И даже умирая на колу, проклинал нас и назвал слабыми трусливыми бабами. Рассказывал, что нас бы он пытал страшнее, а это даже не пытки, а забава для детей… Ты же верещишь, как недорезанная свинья!
Варнар на всякий случай вылил еще одно ведро на голову истерзанного пленника. Вода стекала по его дряблому телу и нехотя впитывалась в зазоры между каменными плитами пола. Запах горящего мяса стал чуть слабее, но я чувствовал, как мой призрачный желудок поднимается к горлу.
Наконец Гендельсон поднял голову и произнес хриплым страдальческим голосом:
– Господи, укрепи мой дух… Я не усомнился в Твоей бесконечной мудрости, но… укрепи мой дух, ибо я слаб, жалок и труслив, Господи.