Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Шрифт:
Потревоженная мышь полетала по комнате, затем с размаха брякнулась ему на плечо. Маг перехватил мой удивленный взгляд, спросил с насмешкой:
– Что-то не так?
– Еще бы, – ответил я искренне. – Как она сидит? Ведь все нормальные мыши висят вниз головой…
Он нахмурился, разочарованный, буркнул:
– Пришлось обучить. А то болталась, как башмак, переброшенный через плечо… Да и с ненормальным магом должна быть и ненормальная мышь, как вы полагаете? Ладно, так что вас интересует… рыцарь? Ведь
– Верно, – ответил я. – Но я странный рыцарь, как уже заметили, но промолчали.
Его глаза начали буравить меня еще интенсивнее. Во взгляде росло недоумение.
– Действительно, – проговорил он. – Таких я еще не встречал. Из дальних северных стран?.. Нет, тех жителей я знаю… Из крайнего юга?.. Оттуда-то с дальних гор, где сохранились…
Он замолчал в затруднении, я подхватил:
– Кто сохранился? Почему именно в горах?
Он развел руками.
– Горы – лучшая защита. На равнинах человек живет богаче, но страдает даже от нашествий саранчи или зайцев, а что уж говорить о войнах?
– Война добирается и в горы, – заметил я.
Он пренебрежительно отмахнулся.
– Какая война? Это не войны. Я говорю о Старых Войнах. Когда из берегов выходили не только моря, но океаны затапливали сушу, когда с неба неделями падал огненный дождь и выжигал все живое, будь это человек, зверь, муравей или трава. Когда горела сама земля… а у кого оказывалось очень глубокое подземелье и он спасался, то на поверхности находил только толстый слой пепла и оплавленные страшным жаром камни…
– Ого, – сказал я. – Тогда у горцев в самом деле шансов было больше. Да у всяких рудокопов… Жаль только, что среди рудокопов маловато светочей культуры и великих знаний. Или у вас наоборот?
Он горько усмехнулся.
– Это так, но горький смех в том, что уцелевшие рудокопы в самом деле стали светочами культуры и знаний для тех, кто начал населять землю заново. Рудокопы хотя бы видели издали сверкающие города, летающие повозки, слыхивали о деяниях великих магов… Их речи записывали, переписывали, распространяли. Потом в новых войнах все это гибло. Снова записывали уже рассказы тех, кто читал когда-то и что-то помнил, хоть и смутно… А потом, после новых войн, – уже рассказы тех, кто что-то слышал или читал тех, кто читал написанное ранее…
Он умолк, махнул рукой. Я спросил жадно:
– Но как же волшебные вещи? Их все еще находят…
– Если даже некоторые люди уцелели, – ответил он, – то что про вещи? Их уцелело больше. Они не мрут, по крайней мере, от голода. Но беда в том, что поголовье людей восстанавливается быстро, а вещей… увы, все меньше и меньше. Их ломают, уничтожают… чаще всего как раз те, кто старается сберечь или воспользоваться. Мы не знаем их назначение, а если и отыскиваем какие-то свойства, то обычно совсем не те, для которых они созданы.
Я с великим сочувствием смотрел в его мрачное изможденное лицо. Это же какая мука: для Кулибина держать в руках электронные часы, прекрасно понимать, что это и для чего, уметь ими пользоваться и… абсолютно не понимать принципа действия!
– Да, – сказал я, – да… Но разве нигде не сохранилось клочка Старого Мира? Хотя бы в бункерах? В смысле в очень глубоких подземельях? Ведь люди тех времен, прекрасно зная, что может случиться, могли под землей соорудить убежища!
Он посмотрел на меня с глубоким уважением. Потом на монеты, словно хотел за хорошую мысль вернуть мне хотя бы одну, но потом передумал.
– Среди народа ходят такие легенды, – сказал он наконец. – Даже иногда находятся очевидцы, что натыкались на дороги, что ведут в огромные подземные города… Но всякий раз оказывалось, что все вранье, а придумывается, чтобы получить кружку эля или привлечь внимание гуляк в таверне. С другой стороны, таких слухов слишком много, так что какие-то основания есть… на самом деле, конечно, в горах иногда находят в пещерах то мечи и доспехи, что рубят все, даже камни, то странные механизмы, которые еще могли бы служить…
У меня сердце застучало чаще.
– Где эти механизмы?
– Понятно где… В северных землях святая церковь тут же все уничтожает, а в южных захватывает правитель и хранит под семью замками в своих подвалах, никого не допуская. Сам же бросает все дела и остаток жизни тратит, пытаясь разгадать секрет.
– И все бесполезно, – сказал я. – Все бесполезно…
Он уловил в моем голосе такую же горечь, что испытывал сам, глаза стали острыми.
– А зачем эти знания тебе, рыцарь?
– Потому что я пришел не с севера, – ответил я тихо. – И не с юга… А также не был на вашем востоке и западе…
Маг ахнул, задержал дыхание. Я встал, поклонился, мышь показала мне зубы, но уже не шипела. Маг не двигался, я добрался до выхода, толкнул дверь и пошел через ярко освещенную камином комнату. Одель с раскрасневшимися щеками подкладывала в огонь березовые поленья.
– Уже уходите? – спросила она.
Мне почудилось в ее голосе сожаление.
– Что у вас за странный камин, – сказал я. – У всех обычно внизу…
– У нас есть и внизу, – ответила она, – но господин маг постоянно мерзнет, ему надо, чтобы жарко было везде. У него застывает кровь. Если бы вы знали, сколько ему лет…
Последние слова произнесла шепотом, глаза округлились, на дверь в комнату мага поглядывала с испугом. Декольте стало еще ниже, или это от жары ее полные груди разбухли, уже вылезают наружу. Вся она выглядела таким лакомым пончиком, что я наступил на горло своему певцу обоими сапожищами, а девушке кивнул молча и ушел.