Ричард Длинные Руки – пфальцграф
Шрифт:
— Вот и хорошо, — произнес Альбрехт с явным облегчением. — Они вас не съедят по дороге… возможно.
— Мы с Бобиком друзья, — возразила леди Беатрисса слабым голосом. — Ведь правда, сэр Ричард?
— Друзья, друзья, — подтвердил я. — Зайчик, пошел вторым карьером!… Бобик, не отставай!
Зайчик сорвался с места, прогрохотали копыта, леди Беатрисса вскрикнула и опустила голову, пряча лицо от ветра в пышную гриву. За ними с грохотом и лязгом ринулись Митчелл, Саксон, Растер и крестьяне на быстроногих конях, их Альбрехт предусмотрительно послал сопровождать
— Второй карьер, — повторил Альбрехт озадаченн — Я старый лошадник, но…
— Не ломайте голову, — прервал я. — Это я сам выдумал.
— А что это?
— Семьдесят миль в час, — объяснил я. — Так что не ругайте остальных, что отстанут. Их кони больше сорока не дают, не так ли?
Он пробормотал:
— Галоп — это двадцать миль в час, не всякая лошадь даже двадцать даст, карьер… как вы правильно сказали, тридцать-сорок, но рыцарские кони им не ходят, а только легкие скаковые… но чтоб семьдесят…
— У меня ж не рыцарский конь, — заверил я. — Это скаковая лошадка.
Он в изумлении покачал головой.
— Какие же у вас там, на Севере, боевые кони?
— Лучше не спрашивайте, — ответил я уныло, — а то начну сокрушаться, что из меня так и не получилось настоящего рыцаря… для Севера.
В его глазах появилось опасливое уважение, а я закутался в плащ поплотнее. Холод еще временами сотрясает, но уже легче, голод терзает внутренности, однако не могу же жрать беспрерывно, желудок еще прежнее не успел переварить…
Альбрехт принес еще одно теплое одеяло, укрыл меня, подтыкнув со всех сторон, я поблагодарил, и вправду чувствую себя хреново из-за сильнейшего стресса, Виконт нанес мне с десяток тяжелейший ран, и хотя я залечил все, но где-то в районе кишок угнездился темный ужас, что просыпается при любом воспоминании, и виртуальная острая сталь снова пронзает плоть, словно острый нож бурдюк с вином.
Правда, еще больше хотелось… ну ладно, заставил себя ехать врозь с леди Беатриссой. Я показал себя таким, таким… что лучше держаться друг от друга подальше, пока оба не натворили того, о чем пожалеем.
Мне кажется, и она это же чувствует, иначе не избегала бы так старательно. Впрочем, это избегание замечаю только я, а так хлопотала с ранеными, до самого отъезда следила, чтобы всех погрузили с удобствами. Вешать никого не пришлось, в схватке перебили всех разбойников, тем более что удобное для обороны убежище вдруг оказалось ловушкой.
Тепло наконец-то начало медленно расползаться по телу. Измученные ознобом мышцы перестало сводить судорогой. Я впал в полудремоту, успел себе сказать предостерегающе, что сегодня дошел до предела своих сил, могу откинуть копыта просто от истощения, после чего погрузился в блаженную тьму.
Копыта стучат негромко, поскрипывают колеса, приглушенные голоса, потом я перестал слышать их тоже, летал над дивными городами и падал в пропасти с темным бурлящим туманом, вздрагивал, но тут же проваливался в тьму снова.
Подъехал Альбрехт, я прочел в его глазах нетерпение, все понял, сказал честно:
— Барон, не надо меня опекать!… Я уже прихожу в себя, я живучий. Просто слишком уж меня тряхнуло… давайте в седло, вас ждут в замке.
— Сэр Ричард, — возразил он. — Там без меня управятся.
— Как? — спросил я. — Пьют и бесконечно поднимют тосты. А вы сразу начнете проводить гуманитарные реформы. Ну же, барон! Он поколебался, вытянул шею, осматриваясь.
— До замка уже близко…
— Вот и езжайте, — подбодрил я. — А я полежу в телеге. Так осточертело трястись в седле!
Он улыбнулся.
— Это мне знакомо. Но вы уверены…
— Уверен, уверен, — прервал я. — Езжайте, барон!
Мне надоело выслушивать вашу критику. Я в глубине души еще тот тиран!
Он бледно улыбнулся. Я закрыл глаза и слушал, как он отдает последние распоряжения крестьянам, как меня везти, как укрывать, беречь, заботиться.
Затем простучали, отдаляясь, копыта его коня. Я погрузился в сладкую дрему и пообещал себе, что не проснусь, пока не проедем под аркой ворот моего замка Сворве.
Сквозь сон, шум в ушах и звуки небесных труб донесся дробный стук копыт, крики, лязг оружия. Я проснулся в тревоге, начал сбрасывать с себя одеяло. Страшный удар в затылок потряс до кончиков пальцев. Меня швырнуло снова в пропасть, а когда очнулся, сразу понял, что времени между этими отрезками сознания прошло уйма.
Резкая боль стегнула, едва повернул голову. Кое-как заставил себя восстановиться, боль прошла, и только теперь ощутил, что связан, как баран, которого везут на продажу.
Надо мной проплыла широкая каменная арка. Я прислушивался к голосам, ничего обо мне, что и понятно: уже отговорили, а вот о бабах можно говорить часами и сутками.
Итак, я в плену. Меня не убили, рыцарей вообще стараются не убивать: на них можно неплохо нажиться. Пока телега разворачивалась во дворе неизвестного замка, я поспешно вспоминал, что рыцарей в любых войнах стараются не убивать, а захватывать в плен: полно случаев, когда захвативший в плен сказочно богател, получая выкуп.
Да я сам помню, как герцогиня Алансонская посылала Жанну д'Арк и страшилась, что ее муж снова попадет к плен, как в прошлый раз, когда провел в такой же темнице пять лет, она тогда выплатила двести тысяч экю. Если попадет еще раз — семья будет разорена полностью. Или как был удивлен и обрадован Людовик Второй, когда его мать, умирая, сообщила, что у нее припрятаны двести тысяч экю, это чтоб не собирать за него долго выкуп.
Многие семьи, даже очень богатые и знатные, были доведены до полной нищеты, когда их вынуждали выкупать родственников! А сколько случаев, когда аппетиты превзошли возможности: Карл Орлеанский, попавший в плен при Азенкуре, провел в английских тюрьмах почти всю жизнь, а Иоанн Первый, попавший в плен при том же Азенкуре, пробыл в темнице двадцать лет, где и умер, потому что семья не могла собрать двести пятьдесят тысяч экю выкупа!