Ричард Длинные Руки – пфальцграф
Шрифт:
— По земле? — предположил Митчелл.
— Нет, — опроверг сэр Растер, — на сушу никогда не выползают.
— Тогда все озера, — предположил я, — остатки некогда единого великого моря?
— Не пойдет, — сказал Митчелл.
— Почему?
— В морях вода соленая, — объяснил он знающе, — а в озерах — нет.
— А в океанах?
— Насчет океанов не знаю, но в озерах точно несоленая.
Я вспомнил:
— А икра? Крупная или мелкая?
— Да как у простых лягушек…
— Тогда понятно, — сообщил я, — к утиным лапам
— Да-а, надо смотреть, чтобы эти утки в мой домашний пруд не садились. Но разве уследишь… Митчелл поинтересовался:
— А большой у вас пруд, благородный сэр Растер?
— Да не очень, — ответил сэр Растер. — Даже маленький… По правде сказать, у меня вообще пруда нет! Да и какой пруд, когда и земли-то никогда не было! Я бесщитовой, кормлюсь военной добычей, а не налогами. Но вообще-то подумываю, что когда-нибудь осяду… и заведу большой пруд. С золотыми рыбками размером с коров. Толстых, жирных, вкусных…
Далеко слева обозначились белые строения, то ли город, то ли выбеленные, как кости, руины. Проступили над горизонтом крестики ветряных мельниц. Я сообразил запоздало, что там жилье, и нехилое, раз столько мельниц.
Довольно быстро начинает, как мне показалось, открываться береговая линия. Дорога пошла взбираться круто на цепочку холмов. Я повернул коня и погнал под углом, еще не соображая, что здесь вроде бы неоткуда взяться морю. Зайчик взбежал наверх так же быстро, как и по ровному, дыхание у меня остановилось: пустыня, настоящая пустыня, уходящие вдаль золотые спины барханов пересушенного песка…
Я оглядывался ошалело, за моей спиной не просто зелень, но и вековые леса, а под копытами Зайчика уже трещат крупные ракушки, тоже белые, ждущие прикосновения, чтобы рассыпаться в пыль, выглядывают высушенные черепа громадных чудовищ, такие исполины могут жить только в воде…
Сзади простучали копыта, сэр Растер прокричал быстро:
— Только не останавливайтесь, сэр Ричард! Только не останавливайтесь!…
— А что здесь?
Он указал на темнеющую вдали полоску деревьев.
— Гоните во-о-он туда. Там безопасно.
Мимо пронесся Митчелл, обеими руками держит повод, пригнулся, как гунн, сразу видно, что драться не собирается, что бы там ни выпрыгнуло из песков. Сэр Растер пришпорил коня и погнал следом.
Зайчик тихонько ржанул и пошел неспешным галопом. Белая хрустящая пыль фейерверками взлетает из-под копыт, иногда с щелканьем лопаются черепа страшных рыб, в воздухе свистят острые обломки костей.
В какой-то момент чутье заставило снять с пояса молот. В трех шагах от скачущего коня Растера вздыбился бугром песок, эдакий бархан, помедлил, словно всматриваясь термо или еще чем-то, и двинулся за Расером, быстро сокращая расстояние.
Молот ударил в бархан, когда тот внезапно вырос и начал загибаться грозной волной над прильнувшим к конской гриве всадником. Взвился золотой песок, раздался треск, словно лопнула баальбекская плита, во все стороны брызнули фонтаны крови.
И лишь тогда из-под земли донесся глухой болезненный рев. Не просто из-под земли, а как будто с огромной глубины, мол, здесь на поверхность некий подземный великан всего лишь высунул пальчик.
— А вот не высовывай, — бросил я.
Зайчик, дико кося глазом, такого вроде бы и он не видел, перепрыгнул озеро быстро впитывающейся в песок крови, я с молотом в руке оглядывался, но только фырканье скачущих коней и непрекращающийся треск ракушек под копытами.
Гряда деревьев приближалась, сэр Растер и Митчелл ворвались под густую тень, здесь копыта стучат иначе, разом остановили коней. Я на ходу повесил молот, оглянулся.
— Ну вы и даете! Не безопаснее ли объехать? Сэр Растер воскликнул бодро:
— Да оно не всякий раз кидается! Бывает, сто раз проедешь, а только на сто первый…
— Все равно, — сказал я сварливо. — Умнее объехать.
Митчелл сказал глубокомысленно:
— Конечно, умнее… Дурость переть вот так. Правда, зато по-рыцарски. С чего это станем уступать дорогу зверю?
— Вот-вот, — сказал Растер обрадованно. — Где наша гордость?
— Эх, — сказал я, — нет у вас уважения к ценности жизни…
— Что жизнь, — изрек Митчелл глубокомысленно, — если ее не прожигать — она сгниет.
Растер захохотал, сказал с удовольствием:
— Точно сказано! А когда не спишь, а вот так в седле, то жизнь всегда дает шанс изменить себя к лучшему. Правда, паршиво, что никогда об этом не говорит…
— Жизнь — штука хитрая, — подтвердил Митчелл, — поэтому удобный случай подворачивается, как правило, в самый неудобный момент. Вот помню как-то… нет, хоть тут и нет дам, но все равно, мы же не простолюдины, чтобы о таком рассказывать…
Сэр Растер покосился в мою сторону.
— Надо жить, как вот сэр Ричард: мечется между троном и виселицей! Ему не скучно. Митчелл вздохнул:
— Жизнь у нас, конечно, не удалась, но в остальном все прекрасно.
— Мне тоже кажется, — согласился Растер, — что вся моя жизнь — это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Вчера я вообще хотел покончить жизнь самоубийством, но не нашел повода!
Они похохатывали, все чаще поглядывали на меня, приглашая присоединиться к легкому разговору.
— Если вы не смогли сделать свою жизнь прекрасной, — изрек наконец я, — значит, жизнь сделала вас.
Небо красное, словно после гигантского пожара, даже облака выглядят застывшими шарами огня. Далекая горная гряда темная, горят красным только ребра, но вода в реке, через которую идем по мелководью, удивительно голубая, даже синяя, насыщенно-синяя. С берега на воду падает тень, в том месте она темно-зеленая, зато здесь от наших ног настолько радостно-синяя, будто ее освещает другое солнце.