Ричард Длинные Руки – принц-консорт
Шрифт:
— Ну-ну?
— Испытание, — произнесла она. — Да, испытание.
— Не понимаю, — пробурчал я брезгливо. — Зачем? И что за цаца берется меня испытывать? Как бы я сам ее не испытал… в разных позах!
Она съежилась от моего грозного голоса и заметного раздражения.
— Конт Астральмэль… вы становитесь заметным. Вот и мы, альвы, обратились к вам! На вас обращают внимание уже и те, кто не замечал вас вовсе. Или замечали, но не считали, что вы можете что-то… еще. Но вы совершаете подвиги, о вас говорят, на вас все больше надеются одни, а другие начинают опасаться… Вы превращаетесь в силу, конт, а также ваше высочество.
— Выше? — переспросил я. — Или просто сильнее?
— В этом мире, — ответила она грустно, — кто сильнее, тот обычно и выше.
Глава 3
Я оглянулся еще раз, скала уже совершенно затерялась среди таких же, серых и неопрятных, зато в виски застучала совсем новая мысль.
— И что, многие вот так хапают этот чудесный меч, которым можно рубить всех и все, что попало?
Она ответила с грустной улыбкой:
— Все.
— Все? — не поверил я. — Но что-то я не видел толпы героев с такими мечами!
Она ответила тихо:
— Но это же было только испытание.
— А-а-а, — протянул я разочарованно, — меч был ненастоящим?
— Настоящий.
— Тогда… его не собирались отдавать?.. Понятно. А что с теми, кто не прошел испытание?
Она опустила голову и промолчала. Зайчик все еще идет галопом, но часто делает скачки в сторону, чтобы не столкнуться с летящими навстречу скалами, а у меня по телу пронеслась холодная дрожь. Однако, когда собрался начать допрос с пристрастием, очень уж не нравится, когда меня нечто такое испытывает, это я должен всех испытывать по своему выбору и произволу, она напряглась, я чувствовал, как все тело стало ригидным.
После паузы произнесла осевшим голосом:
— А вот отсюда вам нужно будет проехать… с завязанными глазами.
— Что? — переспросил я с подозрением. — Зачем?
— Так надо.
— Еще чего, — ответил я с достоинством. — Человеку, у которого завязаны глаза, так хорошо фиги тыкать под нос!.. Нет, мое рыцарское достоинство не позволяет позволить непозволенное и даже непозволяемое.
Она сказала торопливо:
— Остановите возле того камня! Дальше… опасно.
Я придержал Зайчика, Бобик и сам ощутил неладное, сел и уставился на обоих большими удивленными глазами вечного ребенка.
— Вы должны позволить мне завязать вам глаза, — проговорила она.
Я видел, что произносит это через силу, уже бледная и вздрагивающая.
Тревога поднялась откуда-то из сапог, взбиралась медленно, сперва охватывая холодом ноги, а когда добралась до сердца, в животе уже сформировалась льдина размером с айсберг.
— А если не дам завязать? — спросил я.
Она вздохнула.
— Тогда я зря проделала весь долгий путь. И… наши надежды на вас будут потеряны.
Я уставился на нее со злостью, даже не добавила к слову «путь» «опасный», но это отчетливо прозвучало в укоряющем взгляде и голосе.
— Да что вы все, — вырвалось у меня злое, — на гуманизьм берете?.. Как будто я в самом деле этот, как его… ага, либералист! Политик — он всегда политик! А вы мне позорные чуйствы шьете!.. Давайте мне вашу тряпку, я сам повяжу, ибо человек — хозяин своей судьбы!
Она сказала торопливо и с явным облегчением:
— Да-да, благородный конт, все на ваших условиях!.. Завязывайте, поплотнее завязывайте… Позвольте, я чуть поправлю.
Конечно, ее подправляние состояло в том, что проверила, не подгляну ли, но я стерпел, все равно сумею, слово не давал, к тому же я сейчас больше политик, заботящийся о себе и всяких прочих, чем благородный рыцарь, которого беспокоят только честь и достоинство.
Зайчик пошел ровно, но я чувствую, что сейчас его направляет Уулла, копыта привычно стучат по камню. Впереди гавкнул Бобик, но тоже без страха, просто напомнил арбогастру, что вот он, такой отважный, всегда впереди.
В какой-то момент я ощутил нечто иное, даже не опасность или просто неладное, а иное, чувство такое необычное, что я тихо поднял руку и, не привлекая внимание Ууллы, чуть-чуть сдвинул повязку…
У меня едва хватило сил вернуть ее на место. Мы едем мимо скальной гряды, я отчетливо различил каждый камешек и красные с желтым прожилки в нем, между скалами синее небо с белыми кучерявыми облачками, похожими на стадо овец, затем все оборвалось резко и неожиданно. Вместо скал возникло темное смутно клубящееся ничто, у меня кровь замерзла в жилах от ужаса, когда всем существом ощутил, что это первозданный хаос, в котором не только скал, нет облаков и даже неба, ничего нет, ничего…
Успел увидеть одинокую скалу, странно и дико зависшую в этом хаосе без всякой опоры, плотно зажмурился, несмотря на плотную повязку, и ехал так, вздрагивая в смертельном страхе, что угнездился в каждой клетке тела, пока не услышал мягкий голос:
— Все, здесь можно снять.
Я не двигался, чувствуя себя льдиной, она сама развязала узел, я увидел перед собой крупные глаза, полные сострадания.
— Вы, конечно… не послушались?
— Сползло чуть, — пробормотал я.
— Человек, — произнесла она со странной интонацией. — Мне говорили, что обязательно постараетесь взглянуть… Есть ли запреты, которые не нарушили бы люди?
— Есть, — ответил я все еще вздрагивающим голосом.
— Какие?
— Не знаю, — ответил я. — О которых мы еще не догадываемся. Но вообще-то мы боремся с собой и стараемся не нарушать запреты, по крайней мере — заповеди.
Меня передернуло, я стиснул челюсти, не давая зубам выбивать дробь.
— Не надо было, — произнесла она с укором.
— Что это было?
Она ответила слабым голосом:
— Говорят, Высший Бог отвлекся чем-то… и недоделал мир.
Я кивнул, принимая языческое объяснение, по их взглядам Бог делал мир вручную и каждую скалу отдельно, а не сразу мир целиком, но мне ближе вариант, что это родимые пятна чудовищной войны, когда уничтожалось само пространство…
Плечи мои снова передернулись сами по себе, я поспешно отогнал видение хаоса, на него в самом деле не может смотреть смертный, это настолько ужасающе и противоречащее даже не жизни, а вообще… даже слов таких нет…
Скалы давно остались позади, мы выехали на простор, и сразу из середины болота, по краю которого помчался Зайчик, без малейшего всплеска показались два острых кончика, похожих на широкие острия гигантских пик. Оба расширяются и расширяются по мере того, как понимаются из воды, затем между ними поднялся покрытый ряской купол, еще через минуту я с холодком в сердце увидел надбровные бугры и потрясенно понял, что это исполинская голова размером с большой сарай.