Ричард Длинные Руки - принц-регент

Треск в небе затих и отдалился, выдавленный со стороны Храма мощными и насыщенными медью звуками огромного колокола, медленными и тягучими, как молодой, но уже застывающий мед. Следом едва слышно донеслись, несмотря на немалое расстояние, слова молитвы, называемой спасительной, что ограждает весь мир защитным от Зла щитом.

В детстве читал, что однажды корабль короля Филиппа Августа застиг на море сильнейший шторм,

и король повелел всем молиться: «Если удастся продержаться до того часа, когда в монастырях начнется утреня, будем спасены, ибо монахи начнут богослужение и сменят нас в молитве».

Огромная черная гора вблизи еще выше и страшнее, тучи выглядят скальными массивами, что соударяются над головой, высекая искры молний, а те бросают вниз страшные сполохи неистового небесного огня, однако с каждым шагом арбогастра молитва звучит громче и яснее.

Гора ограждена высокой каменной стеной явно просто по традиции — кто в здравом уме приблизится к таким ужасам? Разве что бесстрашный Бобик весело ринулся огромными прыжками в сторону массивных ворот в ограде.

За Храмом, как уже вижу, поднимаются здания монастыря. Молитва оттуда звучит настолько мощно и властно, что заглушила треск и грохот в тучах, а чудовищные молнии потеряли жуткий блеск, только на землю все еще падают страшные отсветы небесной битвы.

— Назад, — велел я Бобику. — Рядом!.. И вести себя весьма. Мы же теперь как бы вот!.. Понял?

Он вздохнул и пошел рядом с моим стременем; для него не так важны слова, как интонация, собакам вообще можно бы говорить только одно слово, только у нас не хватит интонаций на все случаи жизни.

Я постучал рукоятью меча в калитку в левой половинке ворот, подумал и слез, даже брату паладину надлежит выказывать смирение перед теми, кто выше по рангу в духовной области.

Через минуту прогремел могучий бас, похожий на рык молодого сильного медведя:

— Кто дерзновенно стучит в ворота нашей скромнейшей обители?

— Ладно, — сказал я, — открывай. Видно же, не мимо ехал.

— Мы не перед всеми распахиваем ворота, — ответил голос.

— Мы не гордые, — ответил я, — можем и через калитку. А есмь я по сути брат паладин, паладин Господа нашего Всевышнего и Милосердного. Свой, как бы вот так, если смотреть сбоку.

Калитка распахнулась без скрипа. Я все-таки думал, что для арбогастра придется открыть ворота, однако Зайчик нагнул голову и прошел достаточно легко, словно проем в калитке специально для него раздался, а то и в самом деле вроде бы раздался, что-то у меня с глазами.

Бобик смиренно вдвинулся следом и тут же воспитанно сел, изображая комнатную болонку-переростка.

По ту сторону забора монах огромного роста в темно-коричневой рясе и с надвинутым на лоб капюшоном с огромным интересом рассматривает Бобика. С таким же вниманием перевел взгляд на арбогастра, наконец повернулся ко мне.

— Твои, брат паладин? — прогрохотал он.

— Нет, — ответил я с достоинством, — это я ихний. Вернее, мы друг друговы. В общем, не считаемся титулами, ибо друзья, хотя субординацию и вассальную присягу блюдем, ибо такова жизнь в том оставленном за спиной греховном, но таком весьма как бы мире…

— Такова жизнь, — повторил он. — И так везде. Да будет Господь с тобой, брат паладин. Давно не видел таких замечательных собачек… Меня зовут брат Жак.

— Мы все трое замечательные, — ответил я с достоинством.

— Я вижу, — согласился он и добавил деловым голосом: — Только гордыня в стенах нашего монастыря не приветствуется. Почему? Как думаешь, почему?

— Спасибо, брат, — ответил я. — В мирской жизни порой забываешь базовые требования к человеку вообще, не только к элите нашего мира, монахам. Ибо человек он только тогда, когда чуточку монах, верно?

Он кивнул в сторону арбогастра и Бобика.

— Они в самом деле… породистые. Хорошо, найдем место. Собака вообще божья тварь, все идут в рай… Про лошадей ничего не сказано, но, думаю, коням тоже там есть уголок, подальше от сада, чтоб райские кущи не объедали, вон какая пасть… А собакам, конечно, там бегать можно везде.

Я спросил:

— А здесь?

Он скупо улыбнулся.

— Конечно, нет. Или думаешь, собакам можно забегать в ризницу? Да туда не всем монахам разрешено!.. Мне, правда, можно.

— Поздравляю, — сказал я. — А на кухню?

Он оглянулся на Бобика.

— Ему или мне? Это как посмотрят повара.

— Тогда все в порядке, — сказал я с облегчением. — Это такой подхалим, к любому умеет подлизаться, если только его чесать и подкармливать.

— Выходит, устроить нужно только тебя? — спросил он. — Тогда все проще. Пойдем, покажу свободную келью.

— Никого не стесню? — спросил я.

Он покачал головой.

— У нас треть келий пустые.

Я промолчал, что в других монастырях монахи спят в общих помещениях, достаточно тесных, а здесь то ли нехватка кадров, то ли Храм действительно в слишком суровом климате.

Он подошел к арбогастру, без боязни перед его страшной пастью взял под уздцы, правда, рука у него с бревно, а ладонь с лопату…

— Пойдем со мной, лошадка. Я тебя устрою по-королевски. Мы не занимаемся коневодством, но у нас десяток коней и добротная конюшня.

— Прекрасно, — ответил я. — Только поместите моего коня подальше от других. Из него неважный монах.

— В смысле?

— Может и подраться, — пояснил я, — если заденут. Ну никакого смирения, хоть какие молитвы ему читай!

Он спросил с интересом:

— А «Аве Мария» пробовал?

— Нет, — сказал я озадаченно. — А что, поможет?

— Нет, — ответил он, — но интересно было бы взглянуть.

— А насчет моей маленькой собачки?

Он сказал после паузы:

— Я такое не решаю, но пока возьми ее с собой, только пусть не выскакивает из твоей кельи.

— Вообще?

— До особого распоряжения старших, — пояснил он. — Если бы я тут распоряжался, я бы им нараспоряжался!

— Рядом женский монастырь поставил бы?