Ричард Длинные Руки – рауграф
Шрифт:
Я порывался его прервать, но это сработает против меня. Кардинал наконец умолк, все трое смотрят выжидающе, как на уже приговоренного, что продолжает как-то барахтаться.
– Святые отцы, – проговорил я тяжелым голосом, – я понимаю вас… Находясь на высоких постах, вы уже не столько священники, сколько политики и управленцы. И, как политики, вы наблюдаете людей во всей их мерзости мыслей и поступков. Однако лишь очень юные на основе таких наблюдений решают, что и весь мир таков. Надеюсь, вы миновали тот возраст?
Они переглянулись, кардинал
– Продолжайте, сэр Ричард.
– Наступят времена, – сказал я и сам ощутил смертную тоску в своем голосе, – когда все великие и благородные деяния будут не просто забыты, а хуже – оплеваны и подвергнуты осмеянию. Великие крестовые походы всякие мелкие ублюдки объявят разбойничьими, в высокие взлеты духа перестанут верить и скажут, что причина походов в экономике… слова о чести и доблести постараются вытереть из памяти и обихода, а заботы о плоти настолько потеснят духовное, что времена языческих оргий будут вспоминаться как детские шалости… Но это будет не скоро. Сейчас же я гордо и с достоинством могу заявить и поклясться всем святым для меня, что мы вторглись в это прогнившее и забывшее веру Христа королевство, чтобы восстановить в нем чистоту нравов и духа!.. И Бог мне свидетель, мы это сделать сумели.
– Сумели?
– В основном, – ответил я. – Когда выжгли, словно каленым железом, очаги разврата.
– Полагаете, этого достаточно?
– Я так не сказал, – возразил я. – А для постоянного надзора за нравами и воспитанием в нужном духе я пригласил отца Дитриха и всех священников, которых он сумел с собой привезти!
Говорил я громко, яростно, с блеском в глазах, а голос мой дрожал без всякого притворства.
Кардинал поморщился, посмотрел на прелатов, произнес с тяжелым вздохом:
– Я вижу, вы взволнованы, что является косвенным свидетельством вашей вины. На этом сегодня заканчиваем. Продолжим рассмотрение завтра.
Я поднялся, злой и униженный, но отец Габриэль, который еще не напился вдоволь моей крови, сказал торопливо:
– Ваше высокопреосвященство, если вы не очень против, я бы задал сэру Ричарду еще пару вопросов… уже не касающихся таких больших и сложных тем! Если, конечно, и сам сэр Ричард не возражает…
Он ядовито улыбнулся мне, взгляд ощутимо подталкивал: ну откажись, откажись под любым предлогом, я сразу же перенесу разговор на потом, но я удержал себя от согласия и ответил предельно смиренно:
– Я слушаю вас, отец Габриэль. И готов ответить в меру своих скромных сил.
Кардинал смотрел с вялым интересом, разговор со мной, даже такой краткосрочный, уже утомил, отец Раймон едва заметно покачал головой, мол, зачем, тебе лучше уйти, здесь ставят ловушки на каждом слове.
Отец Габриэль проговорил с явным удовольствием:
– Вам поступила жалоба на священника из деревни Нижние Луга. Его обвиняют в стяжательстве, мздоимстве и даже в преступной связи с замужней женщиной! Но вы оставили эту жалобу без последствий. Вы что же, защищаете распутство церковных иерархов?
Кардинал проговорил с интересом:
– Вот как? И стяжательстве?
– И во мздоимстве, – повторил Габриэль с нажимом.
Они говорили через одинаковые промежутки времени и тем же тоном, даже одним и тем же голосом, от чего слова приобретали вес каменных блоков.
Я чувствовал себя на краю бездны.
– Не защищаю, – сказал я с трудом, – однако… когда я иду к оружейнику за оружием, я не требую, чтобы он встречал меня в лучших доспехах. Когда я хочу купить ткани на сюрко или жиппон, мне неважно, самого ли лучшего покроя сюрко на торговце или же он по причине зноя вообще в рубашке…
Отец Габриэль поморщился.
– Отвечайте на вопрос, – посоветовал он неприязненным тоном.
– Этим и занимаюсь, – ответил я.
Кардинал произнес холодно:
– Мне кажется, вы увиливаете.
Отец Раймон бросил на меня безнадежный взгляд, в котором я прочел: я ж говорил, надо было уходить… Но теперь не ерепенься, соглашайся, кайся и поскорее уходи.
– Я отвечаю, – сказал я, повышая голос, – даже когда обращаемся к лекарю, мы не требуем от него, чтобы сам он был красив и здоров…
Отец Габриэль сказал язвительно:
– Но вам было бы приятнее, если бы он был красив и здоров?
Я кивнул:
– Да. Приятнее. Но мир еще не идеален. Господь всегда в творении!.. Когда-то все будут здоровы и красивы, сейчас же мы только строим Царство Небесное на земле. И священники пока еще не идеальны, но они все-таки делают свою работу: учат грамоте, Закону Божьему, объясняют, что хорошо, а что плохо, учат стоять до конца за веру, за честь, за идеалы.
Кардинал сказал резко:
– А может ли священник, замеченный в прелюбодействе, быть примером для прихожан?
Отец Габриэль смотрел со злобной ухмылкой, даже отец Раймон укоризненно качал головой.
Я сказал тяжело:
– Как пример – нет. Но священнику не вменяется в обязанность быть примером. Люди должны внимать его словам, а не его поступкам. Человек грешен, даже священнослужитель, но слова его – слова апостолов, в муках самопознания совершенствования выгранивших наше мычание в строгие заповеди, законы, правила, уставы. Я хочу сказать, святые отцы… истина есть истина, и неважно, кем она высказана!
Они хмурились, Раймон что-то пробормотал робкое в мою защиту, отец Габриэль ответил предельно резко, еще чуть – и ударил бы, а кардинал продолжал сверлить меня недобрым взглядом.
– Недобросовестный служитель, – произнес он ледяным тоном, – позорит Церковь.
Прелаты закивали, я сказал торопливо:
– Согласен, согласен!.. Но не учение, согласитесь тоже! И если учитель пьет и распутничает с продажными женщинами, я все же лучше соглашусь на такого учителя, чем на отсутствие учителей, ибо мне нужно обучать людей грамоте, мне нужны люди, устремленные в будущее, а не просто живущие на свете!