Ричард Длинные Руки – рауграф
Шрифт:
Сэр Растер довольно качнул головой, как вершиной требушета.
– Хорошо, – прогудел он он, – если не благородного звания, то вешать обязательно. Во избежание. Благородных, правда, лучше усекновением головы… А что такое военные преступления?
Я поморщился, стыдно слышать такие наивные вопросы от бывалого воина, пожал плечами:
– Мы победители или как?
– Победители, – подтвердил он с готовностью.
– Ну вот и решим, – сказал я. Он смотрел непонимающе, я терпеливо объяснил: – Только победители решают, в чем состояли военные преступления.
Лицо
– А-а-а, понятно. Ничего, если всякий раз разные?
– С ростом культуры растут и преступления, – объяснил я. – Тут неразрывная связь ноздря в ноздрю. Потому меняется не только количество, но и качество. Сортность, так сказать!
Сэр Альвар уточнил деловито:
– Значит, за что вчера по плечу похлопывали, сегодня будем вешать?..
– Сегодня будем только в морду бить, – пояснил я, – а вешать завтра. Глядишь, кого-то из получивших в морду сегодня завтра и не придется совать в петлю! Мы же гуманисты. Должны предотвращать преступления заранее. Это одно из важнейших завоеваний культуры.
Барон Альбрехт сказал понятливо:
– Да-да, если развесить на деревьях побольше этих провокаторов войны, то остальных это вполне предотвратит.
– Только нужно вешать везде, – сказал сэр Растер деловито, – а то не все увидят и не предотвратятся!
– А теперь, – сказал я, – после вводной части, распределим, кто чем будет заниматься конкретно…
Вечером я выбрался в сад, в голове все еще звучат голоса лордов, обсуждающих детали вторжения и выбора тактики против конных варваров, даже голоса устраивающихся на ночь птичек не перебивают их довольного ржания.
Прямая аллея дальше начинает причудливо изгибаться, я поленился следовать фантазиям садовника и решился срезать петлю, но на полдороге услышал звонкие девичьи голоса, что звучат задорно, с неуловимым вызовом.
Сквозь листья кустарника рассмотрел двух прехорошеньких девушек, одна из них Розамунда, другую не знаю, даже не видел, но обе хохочут и отнимают друг у друга цветок.
Я ощутил, что стоять больше нельзя, сейчас подойдут ближе и увидят меня. Могут решить, что подслушиваю, и хотя правителю можно все, однако это ущерб моему мужскому достоинству…
Розамунда охнула, увидев, как я вышел из-за роскошных кустов рододендронов, а дорожка ведет в их сторону. Я сам подумал насчет того, чтобы плюнуть на приличия и пойти через клумбу туда, куда мне надо, майордом я или не майордом, хочу и майордомлю, но мои конечности несли все это время по выложенной камнем дорожке, лицо приняло приветливое выражение, а голос стал покровительственно-ласковым, какой у нас всегда, когда разговариваем с молодыми девушками:
– Приветствую, красавицы…
С леди Розамундой рядом в самом деле ангельское создание: пышные золотые волосы, огромные синие глаза, пухлый рот бантиком, ладно сложенная фигурка, туго затянутая в корсет так, что из низкого выреза платья вот-вот выпрыгнет то, что пока показалось мне лишь в виде аппетитных полушарий с изумительно атласной кожей, нежнейшей, как у младенца.
Они дружно присели именно так, как мы любим, не склоняясь, а именно давая как бы заглянуть в вырезы платьев, хотя там все равно хрен что увидишь, только раздразнишься.
– Ваша светлость…
– Ваша светлость!
И голосок ее подруги звучит нежно и трепетно, как у молодого кузнечика. Она посматривала на меня из низкого поклона искоса и с некоторым испугом, это нам всегда льстит.
Я велел жестом подняться, а Розамунда сказала щебечуще:
– Ваша светлость, это моя лучшая подруга, леди Анна, урожденная баронесса Кентеркская.
Я сказал с поклоном:
– Приветствую вас, леди Анна. Я не видел вас раньше среди фрейлин первой дамы.
– Я прибыла только сегодня, – пропищала она пугливо. – С леди Розамундой дружим давно. Я счастлива, что у нее такое положение и она может оказать мне покровительство…
– Я тоже могу оказать покровительство, – сообщил я. – Так что если что, обращайтесь! Ну там собаку отогнать, отвалившийся каблук камнем прибить, шнурок на спине перешнуровать…
Леди Розамунда коротко усмехнулась, а леди Анна расхохоталась:
– Это в самом деле много!
– Правда?
– Ну да! Это дело слуг, а лорды до такого не опустятся. И если сам маркграф… это неслыханная честь и… благоволение.
Она смеялась весело и задорно, сама как сияющее солнышко, в светлом платье, с золотыми распущенными волосами, снова присела низко-низко, как перед королем, но я даже не заглянул ей за низкий вырез платья, настолько очарован ее невинной чистотой и свежестью.
– Ваша светлость…
– Леди Анна, – произнес я и ощутил, как сладко звучит ее имя. – Можно поцеловать вам руку?
На ее лице на миг мелькнуло колебание, что меня удивило, но ответила быстро и живо:
– Если не укусите.
Теперь я видел в ее глазах скрытый смех. Я бережно взял ее тонкие нежные пальцы, длинные и трепетные, губы ощутили сладость ее девичьей кожи. Я подивился, насколько огрубели за это время, а ведь всего лишь солнце и ветер, никто не бил кулаком, это существо настолько нежное, что уже и не человек, а чистый ангел…
– Не человек, а чистый ангел, – произнес я вслух. Она смотрела непонимающе, я пояснил: – это вы, леди Анна, этот ангел…
Она рассмеялась, на щеках проступили веселые аппетитные ямочки:
– Нет, сэр Ричард, я не ангел! Нет-нет… И еще раз нет.
Я переспросил:
– Что «нет»?
– Я не пойду с вами в ночной сад смотреть на розы, – ответила она. Я выглядел ошарашенным, она весело пояснила: – Это написано в ваших глазах, сэр Ричард. И в вашу спальню не пойду смотреть ваши ковры. С вашего позволения…
Она присела в поклоне, улыбнулась хитренько и ушла, подхватив Розамунду под руку. Розамунда оглянулась и послала мне через плечо очаровательную и вполне дружескую улыбку, в которой я прочел, что надо проявить чуть больше напора, и эта невинная красотка будет в моей спальне уже сегодня.