Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
– В тебе нет Бога… – прошептал священник. Он всматривался в меня с ужасом, худые плечи зябко вздрогнули. – В твоем сердце пустота, страшная пустота… Ты – страшен.
Я взмолился:
– Я знаю!.. Если бы я не знал! У меня стогерцовый ящик с дивиди приводом, антенна берет двести каналов, выделенка на сто пятьдесят килобайт в секунду, двести гигабайт музыки… но церковной там нет… почему-то.
Священник с трудом опустился на колени, долго молился. Когда поднял голову, взгляд его шел снизу вверх, в глазах оставался тот же страх, к которому добавилась
– Да, в тебе нет Бога. Но ты отрицаешь и Зло. Как ты живешь, несчастный?
– Просто живу.
Я с горечью видел, что в самом деле удивил и потряс этого человека, видавшего много на своем веку, а еще больше узнающего на исповеди.
– Но как? – спросил он почти шепотом. В глазах стоял ужас. – Как можно жить без Бога в душе… или без Дьявола?
Я развел руками. Не объяснять же, что в моем мире целая страна, а то и все человечество живет в такой же страшной пустоте. Оттягиваемся, балдеем, прикалываемся, расслабляемся изо всех сил, только бы не знать, не думать, не задумываться, не заглядывать в будущее дальше, чем день получки.
– Я не знаю, – ответил я упавшим голосом. – Вообще не знаю, живем ли… Скажи, отче, как здесь так все получилось?
Он помолчал, сказал надломленным голосом:
– Мы расплачиваемся за свою беспечность. Пока шли с верой в Бога, побеждали… и побеждали легко. Даже, может быть, слишком легко. И возгордились, вознеслись… О Боге начали забывать. И вот силы Тьмы, оправившись, обрушились с невиданной мощью. Ты зришь, что осталось от города. Людей либо убили, либо… Словом, живые завидуют мертвым.
– А как уцелел ты?
Он ответил с некоторым удивлением:
– Это же церковь!
– Ах да, – пробормотал я. – Ну конечно же… Люди бросились грабить дома, а нечисть в церковь не войдет… Церковь – место, где всяк и все находит спасение. Отец, я много слышал о Великой Битве, мне показывали по дороге ее следы… но есть ли что о ней в церковной библиотеке?
Он посмотрел на меня с осуждением:
– Церковной?
– Ну да. Не в церковной литературе, а в церковной библиотеке. Я слышал, монахи, как хомяки, стаскивали в монастыри и церкви все найденные рукописи, книги…
Священник сказал строго:
– Сын мой, ты говоришь о языческих библиотеках!
– Ну и что? – спросил я. – Знания… они и есть знания. Они не могут быть плохими и хорошими. Плохими или хорошими бывают только люди, применяющие эти знания.
Я говорил уверенно, с апломбом, так как много раз слышал подобные слова, которые применялись и к ядерному распаду, и к открытию динамита, и к автомобилю. Священник с сомнением покачал головой, вздохнул:
– Это не совсем так. Я мог бы объяснить, что даже знания могут быть очень… нехорошими, нежелательными, но это долгий и сложный разговор, а человек с мертвой душой, как мне кажется, примет только легкий и быстрый результат. Верно?
– Верно. Так что в рукописях? Их должно было быть немало. Письменность знали задолго до рождения Иисуса Христа!
– Увы, – вздохнул священник. – Я, конечно, признаю необходимость сожжения всех библиотек, ведь это не менее опасное и грозное оружие, чем мечи… чем целые армии!.. но, с другой стороны, мы не сохранили даже карты стран, в которые несли слово Божье. Все составляем заново. Однако стань на место первых героев… Ведь им противостояли могучие маги, колдуны, чародеи!.. В тех библиотеках была их сила, их власть, их умение… Когда король Георг вторгся с горсткой паладинов, он дрался, как потом в старости сообщил прибывшим монахам, с целым войском дьяволов и дьяволят. И сила врага уменьшалась по мере того, как он жег эти библиотеки, разрушал языческие капища и строил на их месте храмы!
Я кивнул, что такое информационные войны, знаю. Мы обвиняем первых христиан по дури и легкомыслию, к тому же с позиции двадцатого века, мол, гады, сожгли Александрийскую библиотеку! На самом же деле языческий мир был силен и грозен, а христиан – горстка, нужно было победить и повергнуть прежде всего чужую идеологию, веру, культуру, низвергнуть чужих богов. Это сейчас сами христиане, спохватившись, начинают спасать остатки культуры всяких там инков, ацтеков, майя и прочих каннибалов.
– Но что-то же осталось?
– Очень немного, – ответил он. – В городах все библиотеки были сожжены, что понятно. И капища нечестивых колдунов разрушены. Все чародеи, тоже понятно, перебиты… Либо сожжены. Уцелели жалкие крохи, что прятались либо высоко в горах, где не представляли опасности, либо в таких глубоких пещерах, куда ни одна христианская душа не спустится добровольно из страха, что окажется в самом аду… Там же есть и старые фолианты. Но, скажу тебе, если жаждешь знаний, то будешь глубоко разочарован!
– Почему?
– Не все, что они считали важными знаниями, важно и для нас.
Я подумал, кивнул.
– Да, понимаю. Простите, святой отец, что потревожил.
– Иди с миром, – ответил он. – Не могу дать тебе благословение… ибо ты без Бога в душе. Но то, что и Тьмы кромешной в тебе нет, дивно. Возможно… только возможно…
– Что? – спросил я нетерпеливо.
– Ты отвергаешь Зло… – сказал он нерешительно, – а это…
Он умолк. Я переспросил торопливо:
– Что?
– Это может быть первым робким шагом, – ответил он едва слышно, голос потрескивал, как тоненькие сухие веточки в огне, – к Богу. Даже не шагом, а мыслию, движением, желанием…
Я вышел, оттолкнулся от земли и взмыл в воздух. Почти час потерял на пустую болтовню, а ночи летом короткие.
Огромная бледная луна заливала мир мертвенным светом, более мертвящим, чем свет люминесцентных ламп. Я видел в полете ночных животных, что днем спят, а сейчас вышли на охоту, но кроме животных изумленному взору предстали и крохотные горные рудокопы, что ненадолго откупорили входы в тайные пещеры, легкие светящиеся человечки, похожие на светлячков, странные существа, похожие на морские валуны, что небольшим стадом передвигались из одного темного леса в другой.