Ричард Длинные Руки – властелин трех замков
Шрифт:
— Хорошая защита, — проронил я. — Удачное место. За спиной задвигалось, слабый голос сказал с дрожью:
— Это не холм… вернее, холм потом насыпали. Там скала, на ней первые рыцари построили башню. Простую, деревянную. В ней и держались первые годы против сил Тьмы. Потом, когда силы Хаоса отступили, сюда началось переселение. К башне приделали еще пристройки, а когда места стало не хватать, собрали крестьян из окрестных селений и насыпали холм. На нем и возвели замок. Сперва из дерева, потом уже ломали камень и строили эти несокрушимые башни.
Я сказал
— Это же целая крепость!
— Теперь да, — донесся из-за спины голос, — ее вокруг замка строили уже потом. С каждым поколением что-то добавляли, перестраивали.
Я сам чувствовал, что крепость перестраивалась много раз, всякий раз становилась выше, шире, мощнее. Первые рыцари, выстроившие деревянную башню на утесе, ахнули бы, не поверив, что эта мощь выросла из зароненного ими зерна, ведь даже скалу ту не отыскать, ставшую краеугольным камнем.
Сейчас это замок из серых массивных глыб, по углам высокие башни, что острыми крышами царапают проплывающие чуть выше тучи. Есть даже ров, хотя и без воды. В массивных воротах угрюмо блещет опускная решетка, а дальше, похоже, еще одна, чтобы въезжающих можно было остановить, расспросить досконально, а то и обыскать, отбирая оружие.
Зайчик, уловив мою мысленную команду, пошел легким галопом, замок начал отодвигаться в сторону, а когда почти миновали, я увидел, почему ворота с этой стороны всегда заперты: северная часть стены обвалилась, уничтоженная странным ударом, словно исполинский кулак размером с башню проломил брешь, задев еще пару зданий внутри. Там обнажились внутренности, свисают стропила. С этой стороны замок почти весь затянут буйным плющом, камни покрыты зеленым мхом.
— Никто не живет?
Брат Кадфаэль вроде бы покачал головой.
— Дурное место.
— Чем?
— Дурное место, — повторил он убежденно. — Мало ли, что там…. Зато сразу за ним и расположился Плессэ, благословенный город. Здесь я учился у местных братьев смирению и послушанию.
Мы обогнули холм, взору открылся яркий беспечный город, который я принял бы, скорее, за постоянно действующую ярмарку. Несколько десятков домов, с полсотни хаток и еще сотни палаток и даже шалашей по всему периметру. В середине этого пестрого базара, естественно, замок, однако больно невзрачен, зато следом за его стенами три дома, настоящие дворцы.
Несколько телег ползут к распахнутым воротам, возчики нахлестывают лошадей, спеша попасть в город до наступления темноты. Зловещий красный свет пал на стены, на землю, удлинив наши тени так, что они добежали до ворот и трусливо юркнули в город раньше, чем мы подъехали к воротам.
Глава 4
Дюжие стражники с обеих сторон, крепкий старшой, ветеран и два священника, что окропляют въезжающих святой водой. Стражники внимательно и цепко следили, чтобы никто не увильнул от святого очищения. На моих глазах впереди возникла брань, одного перехватили и заставили еще раз вытерпеть кропление, да еще и потребовали, чтобы прочел «Аве, Мария».
. Когда мы приблизились, я поклонился и сказал первым:
— Хорошая мера, святые отцы! Суровая, но необходимая.
Стражники никак не среагировали, ведь лесть — тоже подкуп, а один из монахов спросил строго:
— Кто будешь, странник на черном коне? Это твой пес?
— Просто странник, — ответил я. — Я им и хотел бы остаться. И собачка тоже моя. Она тихая, ласковая. Но за моей спиной человек, который поручится за меня. Вы ему наверняка поверите больше…
Брат Кадфаэль с трудом сполз с коня, с Зайчика спускаться — все равно что со второго этажа без лестницы, вид жалкий, хоть рубаха еще не успела истрепаться или даже испачкаться.
Тот же монах спросил меня требовательно:
— Почему мы должны верить этому человеку больше, чем тебе?
Второй монах подошел и махнул в мою сторону метелкой. Несколько капель попали мне на руки, на ноги, остальные потекли по коже Зайчика. Я ответил вежливо:
— Потому что он не может по уставу ездить на коне. А я здесь намереваюсь купить ему мула.
Кадфаэль приблизился к ним, что-то сказал вполголоса. Они заговорили втроем, причем второй монах и на Кадфаэля брызнул вроде невзначай: доверяй, но проверяй, как говорил товарищ Сталин, молодец, бдительный, такой не даст объехать себя на кривой козе.
Наконец старший монах повернулся ко мне, строгий голос прозвучал удивительно мягко:
— Прямо по этой улице неплохой постоялый двор. Там всегда, правда, не хватает мест, но скажите, что вас прислали братья из монастыря святого Себастьяна.
— Спасибо, — ответил я.
— Вам спасибо, — сказал монах.
Мы раскланялись, я слез с коня и взял его под уздцы, раз уж брат Кадфаэль пойдет пешим. Второй монах все же спросил, указывая на пса:
— А это… это не…
Брат Кадфаэль сказал живо:
— Это пастуший пес, потерявший хозяина!.. Он помогал пастырям собирать овец.
Мы прошли в ворота, упоминание о пастыре — почти лицензия на любые бесчинства: ведь Христа и человечество часто сравнивают и рисуют в образе пастуха, что со здоровенной клюкой в руке пасет дурных овец. А сторожевые волкодавы, по мнению церкви, это как раз они — смиренные слуги Божьи.
Ведя Зайчика в поводу, мы неспешно шли по середине улицы, на нас оглядывались. Все четверо: конь, пес, я и даже Кадфаэль — весьма отличаемся от обычных горожан. Кадфаэль — аскетичным лицом и великанской мужской рубахой, что явно накинута на голое тело, а остальные — ростом, статью, играющими мышцами.
Постоялый двор завидели издали, ворота еще распахнуты, во дворе виден трехэтажный каменный дом с множеством пристроек. Мы неспешно двигались к нему, чувствуя, как усталость дает о себе знать, как вдруг за спиной послышался топот копыт, крики, свист.
Со стороны городских ворот, под аркой которых мы недавно прошли, на полном скаку несутся, громыхая железом, всадники на тяжелых конях. Не меньше десяти, все весело гикают и улюлюкают, стараясь достать разбегающихся прохожих плетьми, стучат на скаку в плотно закрытые ставни.