Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Как бы то ни было, отъезд Филиппа Августа стал своего рода подарком для мусульманских армий и лично для Саладина, который по-прежнему удерживал Иерусалим, завоеванный еще за четыре года до этого: Саладин лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что значит обладание Святым Градом. Для христианских же армий уход с театра военных действий короля Франции и части войск стал чувствительным ударом, серьезно ослабившим их боевой дух, не говоря уже о военном потенциале. Этот поступок сильно повредил престижу Филиппа Августа, тогда как Ричарду, напротив, досталась едва ли не вся слава.
Дни после рокового отплытия были заполнены подготовкой к новой кампании. Камнеметальные и прочие осадные машины грузили на корабли, которые прибывали загруженными вином, пшеницей, растительным маслом и всем прочим, что могло понадобиться, а также людьми и лошадьми. Ричард давал понять, что намерен вернуть под власть христиан Аскалон, и велел готовить армию к выступлению.
Между тем близилось 9 августа — день, после которого надо было освобождать пленных, в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями. По этому поводу возникла первая ссора между Ричардом и маркизом Конрадом, который ощутил свою силу благодаря поддержке, полученной им от Филиппа Августа. Ричард отправил Губерта Готье, епископа Солсберийского, с поручением вернуть пленных, которых оставил Конраду король Франции. В числе пленных находился и некий вельможа, которого летописцы называли Каррасуа. Маркиз наотрез отказался отдать пленников, доказывая, что они ему достались от короля Франции, а тот уже отбыл. Стоит ли удивляться бешенству, в которое пришел Ричард, когда услыхал такой ответ?! Он уже заговаривал о возможной осаде Тира, которая должна была привести Конрада в чувство; герцог Бургундский поспешил унять короля и вызвался лично отбыть в Тир в качестве парламентера для переговоров с пресловутым маркизом.
Наконец наступило 9 августа. Помимо обмена военнопленными в этот день христианам должен был быть возвращен Истинный Крест.
«Когда пришел день, в который Саладин должен был это выполнить, он потребовал от христиан, чтобы они ему дали еще один день, ибо он пока не готов к тому, что ему надлежало сотворить. Наши люди, имевшие великое желание обрести Святой Крест и узреть пленных освобожденными, согласились на это. Когда же настал день, о котором с ним было условлено, короли и рыцари и все вооруженные люди были готовы. ‹…› Прелаты, священники и всё духовенство, разоблачившись и разувшись, вышли из города в великом благоговении и пошли к тому месту, которое назначил им Саладин. Когда они пришли туда, они были уверены, что Саладин вернет им Святой Крест и исполнит свое обещание, которому они поверили… Однако они оказались обмануты. Великая печаль восстала среди христиан, и много слез пролито было в тот день».
О том же писал и Продолжатель Гийома Тирского:
…И впрямь: сарацины нам снова солгали. Султан Саладин, по коварству натуры, Решив, что за Крест он сдерет с нас три шкуры, Заложников вновь утешенья лишил И вновь — вместо мира — лишь торг предложил.Так накапливалось разочарование после победы, которая вернула было надежду на восстановление латинского королевства в Иерусалиме. Упомянем здесь еще об одном обстоятельстве, показавшемся малозначительным некоторым хронистам (судя по тому, что они лишь упоминают о нем), но вовсе не маловажным для последующей истории Ричарда. По словам Ришара де Девиза, при дележе военнопленных, захваченных в Акре, одного из вождей, Местоша, приписали королю Англии, тогда как второй, Карракуа, «пал, как глоток свежей воды, в широко разинутую пасть жаждущего короля Франции». Хронист рассказывает, что по этому случаю герцог Австрийский, один из старейших участников осады Акры, встал рядом с королем Англии и потребовал для себя тех пленников, которые должны были достаться ему; он велел нести перед собой свой штандарт, чтобы подчеркнуть свое желание отвоевать свою долю торжественной победы. Это не понравилось свите Ричарда. И не по его ли приказу штандарт герцога сбросили в яму? Во всяком случае, это вполне соответствовало его настроению, как и настроению его приближенных; кое-кто из его свиты в знак презрения стал даже топтать знамя. Герцог Австрийский ужасно разозлился, но, будучи не в силах незамедлительно отомстить, сделал вид, что у него разболелась старая рана, и удалился в свой шатер под навесом, где и провел ночь, пытаясь побороть обиду. Впоследствии, однако, он вновь исполнился злобы. Много позже, когда подвернулся весьма удобный случай, эта злоба не замедлила выплеснуться наружу.
Был назначен новый срок для обмена военнопленными и возвращения Истинного Креста — 20 августа; подготавливалась также и встреча между Ричардом и братом Саладина. В тот день король, сопровождаемый некоторыми приближенными, прошел над крепостными рвами, но напрасно прождал так и необъявившегося глашатая. Рассказы о том, что случилось дальше, слегка разнятся между собой. Терпение Ричарда иссякло; дальнейшие свидания с султаном, о которых надо было вновь и вновь уславливаться, показались ему бесполезными. Ричард не выдержал напряжения; что уж говорить о страже, ответственной за содержание и питание узников и за надзор над ними.
«Он повелел, чтобы вывели тех сарацин, которые достались ему как его доля, — рассказывает Продолжатель Гийома Тирского. — ‹…› Когда же их привели, он велел их выстроить в виду двух армий, христианской и сарацинской. И их построили так, чтобы сарацинам их было хорошо видно. Король тотчас же приказал, чтобы всем им отрубили головы и сделали это дерзко, напоказ. И со связанными руками они были умерщвлены на виду у сарацин».
Жуткая, отвратительная бойня. Бенедикт из Питерборо рассказывает, что Саладин поступал так же с рабами-христианами. И в самом деле, по свидетельству арабских летописцев, он лично присутствовал при массовом умерщвлении христиан, попавших в плен после Хаттина; среди убитых особенно много было храмовников, а казнили их обезглавливанием. Впрочем, это все равно не извиняет Ричарда. Считается, что истреблено было до 2700 военнопленных; это убийство омрачает для нас славу Ричарда и его громких подвигов. Но, как всегда бывает со всеми варварскими выходками подобного рода, казни беззащитных узников ни к чему доброму не привели: все переговоры были прекращены, а война, казалось, утихавшая, возобновилась с новой силой и со все более нараставшей ожесточенностью. В живых не оставили никого, кроме двух парламентеров, посредничавших в переговорах о сдаче Акры: им пришлось пообещать королю Англии содействие в возвращении Иерусалима и Аскалона. Пощадили еще нескольких вельмож Акры, в их числе оказались коннетабль, казначей и тот, кого хронисты называют «Кахедином, писателем (наверное, нотариусом. — Р. П.)Акры».
Когда наше войско у Акры стояло, Прошло две зимы, одно лето пропало, А муки какие, а сколько убытку?… А сколько детей превратилось в сирот? А множество вдов — кто мужей им вернет? А девушки — сколько их сбилось с пути? А сколько наследства теперь не найти? Епархии по архипастырям тужат, А в храмах без пастырей Богу не служат. А сколько погибших: баронов, князей, И графов, и менее важных людей? О Боже, прости! Да Господь все устроит! И страдальцев во Царстве Своем упокоит!Понимая, что вражда может вспыхнуть снова и что он может стать ее виновником, Ричард передал Акру на попечение Бертрана де Вердена и Стивена Лонгчампа [42] — последний, вероятно, был братом епископа Илийского. Три женщины не должны были разлучаться с королем: его сестра Иоанна, его супруга Беренжера и дочь императора Кипрского. Для их охраны Ричард выделил стражу и войсковое подразделение и двинулся в направлении Хайфы.
Позволительно спросить: почему же он не решился тогда предъявить права на Иерусалим? Надо полагать, он понимал, что нечего и думать об отвоевании Святого Града с тем уменьшившимся войском, которым он располагал. Нет сомнений, что полководец и стратег — а Ричарду нельзя отказать в одаренности талантами военачальника — должен был принять во внимание трудности, которые возникли бы, вздумай он повторить опыт, приобретенный при Акре. Затяжная осада Иерусалима не сулила успеха, ибо здесь не было того, что обеспечило в конце концов победу при Акре: постоянной поддержки с моря; ведь именно морским путем доставляли подкрепления, провиант и все необходимое. И вероятно, из желания надежно обеспечить прикрытие с моря и задумал Ричард завоевать берег Палестины.
42
В оригинале французская форма имени: Этьен де Лонгчамп. (Прим. пер.)
Историки нашего времени любят отмечать отсутствие у первых крестоносцев подобной осторожности: те сразу шли на Иерусалим и брали Святой Град, обладание которым имело определяющее значение для христиан: это был их общий фьеф, их достояние, на которое никто не притязал лично. Ричард же вел себя как мудрый стратег, предусмотрительно заботящийся о том, что бывает после победы. Известно, что стало с Готфридом Бульонским на следующий день по взятии Иерусалима: он и его 300 рыцарей сами оказались в осаде. В итоге три года невероятных страданий, увенчавшихся взятием Святого Града, пропали зря, ибо были превращены в ничто армиями султана, который зашел с тыла и опрокинул войско крестоносцев. Быть может, Ричарду недоставало воинственности, быть может, не хватало войска или дерзости духа и веры, но со стратегической точки зрения его осторожность была оправданной.