Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
Когда Лени добирается туда, Карл ползает по спине кита, выкапывая в ней дыру ножом. Линзы Кларк едва справляются, на таком далеком расстоянии от Жерла им не хватает света; Актон режет и пилит в свете головного фонаря, его тень корчится на горизонте мертвой плоти.
Он уже пробурил кратер где-то с полметра диаметром и глубиной. Прорвался сквозь слой ворвани и теперь рассекает коричневые мускулы под ним. Прошли месяцы с тех пор, как это существо упало сюда, и Кларк удивляется, насколько хорошо оно сохранилось.
«Бездна любит экстремумы, – размышляет она. – Это не скороварка. Это холодильник».
Актон прекращает копать. Просто плавает вокруг, уставившись на дело рук своих.
– Какая глупая идея, – наконец жужжит он. – Я иногда не понимаю, что на меня находит.
Карл поворачивается к ней лицом, от линз отражается желтый свет.
– Прости меня, Лени. Знаю, это место ты почему-то считаешь особенным. Я не хочу его… осквернять.
Она качает головой:
– Ничего. Это неважно.
Вокодер Актона журчит, на воздухе это оказалось бы печальным смехом.
– Я иногда слишком себя переоцениваю, Лен. Когда я внутри и мне плохо, все рассыпается на глазах, я не знаю, что делать, и кажется, будто стоит выйти наружу – и чешуя спадет с глаз. Такая почти религиозная вера. Все ответы. Прямо тут.
– Это нормально, – произносит Кларк, ведь так лучше, чем просто молчать.
– Только иногда ответ ничего особенного тебе не дает, понимаешь? Иногда ответ – это нечто вроде «Забудь об этом. Ты в полной жопе». – Актон смотрит на мертвого кита. – Ты не можешь выключить свет?
Темнота поглощает их, словно одеяло. Кларк тянется сквозь нее и притягивает Карла к себе:
– Что ты хочешь сделать?
Снова механический смех.
– Кое-что, о чем прочитал. Я думал…
Он трется своей щекой о ее.
– Понятия не имею, что я думал. Когда оказываешься внутри, то превращаешься в гребаную жертву лоботомии, и появляются разные глупые идеи. А когда выбираешься наружу, проходит какое-то время, прежде чем просыпаешься и осознаешь, каким же тупым кретином был. Я хотел изучить надпочечную железу. Думал, это поможет мне противостоять истощению ионов в синаптических соединениях.
– Ты знаешь, как это сделать.
– Ну, в общем, все равно дерьмово получилось. Я там не могу нормально думать.
Она даже не пытается спорить.
– Извини, – жужжит Актон через какое-то время.
Кларк гладит его по спине, словно два куска пластика трутся друг о друга.
– Думаю, я могу тебе все объяснить, – добавляет он. – Если тебе, конечно, интересно.
– Естественно. – Но она понимает, что это ничего не изменит.
– Ты знаешь, что в мозге существует определенный участок, контролирующий движение?
– Да.
– И если, предположим, ты стала пианистом, то часть, управляющая руками, буквально расширяется, занимает большее пространство этого участка из-за повышенной потребности в управлении пальцами. Но вместе с этим что-то теряется. Прилегающие участки переполняются. В результате ты не можешь так же хорошо двигать пальцами ног или изгибать язык, как было до усиленных занятий музыкой.
Актон замолкает. Кларк чувствует его руки, слегка обнимающие ее.
– И я считаю, что нечто подобное случилось со мной, – наконец произносит Карл.
– Каким образом?
– Я думаю, нечто в моем мозгу выросло, натренировалось, распространилось и заполнило остальные части. Но оно функционирует только в окружающей среде с высоким давлением, понимаешь, именно оно заставляет нервы работать быстрее. Поэтому когда я возвращаются внутрь, то новая часть отключается, а старые вроде как теряются.
Кларк качает головой.
– Мы уже говорили об этом, Карл. В твоих синапсах просто не хватает кальция.
– Это не все. Это вообще больше не проблема. Я поднял уровень ингибиторов. Не полностью, но достаточно. Но у меня все еще есть эта новая часть, а старые я найти не могу. – Она чувствует его подбородок на своей голове. – Мне кажется, я уже не совсем человек, Лен. Если принять во внимание, каким я был, может, это не так уж и плохо.
– А что она делает? Конкретно эта новая часть?
Отвечает он не сразу:
– Это вроде как еще один орган чувств, только он рассеянный. Своего рода интуиция, только очень резкая, четкая.
– Рассеянная, но четкая.
– Ну да. Это проблема – объяснить, что такое запах, человеку без носа.
– Может, это не то, что ты думаешь. Я имею в виду, нечто изменилось, но это не значит, что ты можешь вот просто так… заглянуть в человека. Может, у тебя всего лишь какое-то расстройство настроения. Или галлюцинация. Ты не можешь знать наверняка.
– Я знаю, Лен.
– Тогда ты прав. – Гнев струйкой сочится изнутри. – Ты больше не человек. Ты меньше, чем человек.
– Лени…
– Люди должны доверять друг другу, Карл. Нет ничего особенного в том, чтобы верить тому, кого знаешь. И я хочу, чтобы ты мне верил.
– Но не знал.
Она пытается услышать грусть в этом синтезированном голосе. На «Биб» та, может, и пробилась бы на поверхность, но на станции он бы никогда этого не сказал.
– Карл…
– Я не могу вернуться.
– Ты здесь – это не ты. – Она отталкивается прочь, разворачивается и уже едва различает его силуэт.
– Ты хочешь, чтобы я снова стал, – она слышит сомнение в его словах, даже через вокодер, но знает, это не от вопроса, – омерзительным и полным ненависти уродом.
– Не будь дураком. У меня в жизни было немало уродов, поверь мне. Но, Карл, это какой-то слишком дешевый трюк. Ты вышел из волшебного ящика и – опа! – превратился в мистера Хорошего Парня. Зашел – и снова обернулся Ситэкским Душителем. [28] В реальности так не бывает.
28
В реальности такого маньяка не существовало. Персонаж придуман Уоттсом.