Рифы космоса
Шрифт:
Она вздрогнула, потом сказала:
— На вашем месте я бы убежала.
— Далеко бы вы не ушли! Волны радара бегут быстрее. И даже — если бы вам удалось удрать — куда-нибудь к Ледяным Мирам или на одну из орбитальных станций Меркурия — то и на этот случай в воротнике есть реле времени. Периодически его нужно переключать специальным ключом. Если же вы вовремя его не перенастроите — бах! И неизвестно, когда наступит этот крайний срок, но случится это не позже, чем через год.
— О! Тогда его необходимо снять, — мудро заметила она.
Он расхохотался, не в силах сдержаться. Что за нелепейшая идея!
— Не смейтесь, Стивен. Рону Дондерево это удалось, — сообщила она.
— Дондерево! Что вы знаете о Дондерево?
— Совсем немного, — сказала она. — Я была с ним знакома, видите ли, когда была еще ребенком. Я помню, что видела его с кольцом на шее, а потом... Я снова видела его, но уже без кольца.
Он пристально посмотрел на нее.
— Так вы видели Дондерево... — начал он.
Но тут вдруг в дверь громко постучали.
— Мисс Криири! — послышался настойчивый обеспокоенный мужской голос из-за двери. — Планирующий прислал меня за этим опом!
Райленд стремительно выпрямился. На мгновение он позволил себе забыться, но голос охранника вернул его к реальности.
— Вам нужно идти, Стивен, — сказала девушка. Она что-то прошептала, и один из серебряных голубей Мира слетел с ее плеча, описал круг, не спуская красных точек глаз с Райленда, и на лету тронул дверь, которая тут же открылась без звука. — Будьте осторожны, — мягко сказала девушка. — И не слишком расстраивайтесь из-за Анджелы.
— Хорошо, — только и сказал Райленд, словно заводной автомат направившись к двери, где офицер, ощетинившийся рогами радарной антенны, уже поджидал его со злорадным выражением на гранитной физиономии. И лишь когда дверь бесшумно задвинулась за ним, он вспомнил, что Донна первая назвала имя той, что предала его — Анджела Цвиг.
Всю жизнь за ним наблюдал Планирующий. Бесстрашное, доброжелательнее лицо смотрело на него со стереоплакатов на стенах комнат в доме родителей, казармах Техно-корпуса, в классах школы, на любом перекрестке или площади, в любой лаборатории и в любом здания, где ему приходилось работать. Райленд знал это лицо лучше, чем лицо собственного отца — впрочем, так же, как и любой другой житель Земли и планет. Планирующий сидел за массивным письменным столом в кресле, состоявшем из воздушных подушек и искусно упрятанных пружин. Он казался полностью погруженным в разложенные на столе бумаги из какой-то папки. Чувствуя себя крайне неловко, Райленд стоял и ждал. Между Планирующим и дочерью не было сходства. Она была черноволосой и привлекательной, у нее было лицо святого ребенка; он был угловатый, волосы посеребрила седина, и у него было лицо льва. Короткие седые волосы были подстрижены в виде шлема. И над самой головой, на спинке громадного кресла застыл серостальной ястреб. Но это было не украшение, потому что его металлические веки медленно приподнялись, и маленькие яркие гранатовые глаза уставились на Райленда. Наконец Планирующий поднял голову и улыбнулся.
— Сынок, разве ты не привык регистрироваться? — спросил он бархатным голосом.
Райленд вздрогнул.
— Простите, сэр, — он поспешил к облицованному золотыми пластинками телетайпу и выстучал свое имя. Кодовая пластинка на панели аппарата отметила просто: «Один».
Седоволосый человек усмехнулся.
— Итак, ты Стивен Райленд. Когда-то я тебя уже видел, но ты этого не помнишь.
— Сэр? — не понял Райленд.
— Это было очень давно, сынок, — задумчиво сказал Планирующий. — Я пришел к вам домой, ты был еще совсем ребенком. Не удивляйся. Понимаешь, я знал твоего отца.
Райленд пошатнулся. Он наполовину висел в воздухе, в этот момент гигантская сфера вагона достигла высшей скорости, но голова его закружилась не от этого, и даже не потому, что он не ел почти целый день. Причиной были слова человека по ту сторону стола. Он сказал, не веря услышанному.
— Сэр, мои родители никогда не упоминали ни о чем подобном. Наверняка они были бы горды...
Планирующий громко и величественно рассмеялся.
— Сынок, — воскликнул он, — видишь, ты многого не знал о своих родителях! Они совсем не гордились знакомством со мной. Наоборот, им было стыдно, потому что, видишь ли, твой отец меня ненавидел, очень. — Он кивнул. Улыбка его медленно иссякла. Голое его стал скрежещущим, словно наждак. — Твой отец был врагом Плана! — рявкнул он.
— Сэр! — запротестовал Райленд. — Я ничего не знаю об отце. Он исчез, когда я был ребенком. И мать мне ничего не рассказывала.
— Еще бы! — свирепо сказал Планирующий. — Она была очень опасная женщина, и совсем неглупая. Оба твои родителя были неглупыми людьми. Что же это случилось с тобой, а?
— Сэр? — Райленд не знал, что сказать.
— Как ты попал в опасники? — проскрежетал Планирующий. — Тебе не следовало пытаться перехитрить План. Это была глупость!
Райленд глубоко вздохнул. Быть может, это его счастливый случай, чтобы представить свое дело.
— Сэр, позвольте мне объяснить, — начал он. — У меня и намерения не было идти против Плана. На меня донесла, одна девушка, и Машина переклассифицировала меня в опасники. Я думаю, это была ошибка, но...
— Ты сомневаешься в решениях Машины?
— Нет, сэр. Не Машины, но информации, которая...
— Оставь! — фыркнул Планирующий. — Не усугубляй своего положения. Ты — сын своего отца и должен помнить, что все, что ты делаешь, находится под подозрением.
У Райленда перехватило дыхание. На секунду он буквально онемел. Он слегка покачивался, пока шар вагона безостановочно несся вперед, начиная вторую половину пути — уже против направления силы тяготения. Потом он взорвался:
— Сэр, верно ли я вас понял? Вы говорите, что Машина сочла меня опасником лишь потому, что мой отец совершил нечто еще до моего рождения? Это несправедливо. Это...
— Справедливо! — проревел Планирующий. Ястреб тем временем открыл оба глаза и беспокойно закружился над своим хозяином. — Что это за слово, Райленд? «Справедливость, свобода, демократия». Все эти слова часто повторял твой отец, ты их впитал с молоком матери. И они ничего не значат! Какое отношение имеет справедливость к 750 калориям в день?
— Справедливость, — фыркнул он, — давно себя изжила, ее больше нет. Крышка! Ты знаешь, чем занимались твои благородные предки, сынок? Они добывали «справедливость» и «демократию» из природных запасов мира. Они не выдумали их, они их выкапывали, точно так же, как фермеры, истощая почву своих полей — двадцать колосьев пшеницы, и нет фута почвы. Чернозема больше нет! И вместе с ним исчезла «справедливость» и «демократия»! Теперь мир — замкнутая система, сынок, у нас почти ничего не осталось!