Рихард Зорге – разведчик № 1?
Шрифт:
…
«Дорогая Катя! Наконец-то я снова пишу тебе. Слишком долго я не мог этого сделать, не получая также ничего от тебя. А мне это было так необходимо… Не знаю, не потеряла ли ты уже терпение, ожидая меня? Но, милая, иначе невозможно.
Мне кажется, ты захочешь меня увидеть, несмотря на то, что ожидание было слишком долгим, и я очень устал. Жизнь без тебя очень тяжела и идет слишком медленно. Что ты делаешь? Где теперь работаешь? Возможно, ты теперь уже крупный директор, который возьмет меня на фабрику в крайнем случае мальчиком-рассыльным? Ну ладно, уж там посмотрим.
Кате действительно в том же 1935 году выделили большую светлую комнату на четвертом этаже общежития политэмигрантов «Красная Звезда» на Софийской набережной. По тем временам это были прекрасные условия. В 1940 году связь с ней держал М. И. Иванов, который потом вспоминал, как выглядело это жилье.
«Мы поднялись на последний этаж и вошли в уютную комнату с квадратным столом и парой стульев, тщательно прибранной кроватью за ширмой и комодом с нависающим над ним зеркалом. В углу стояла этажерка с книгами, а недалеко от входа на тумбочке располагался керогаз, на котором стоял чайник».
«Она была мягкая и стеснительная, эта Катя, – продолжал дальше рассказчик. – Ввиду исключительных заслуг Зорге, в нарушение всех инструкций и предписаний, ей было разрешено писать мужу письма без перевода и обработки цензурой. “Без правки и с ее ароматом”, – так говорил Зорге перед своим отъездом. Екатерина писала по-французски, и с чтением ее писем Рихард мог справиться сам. Он же писал по-немецки, и я был невольным свидетелем интимных нежных выражений, естественных в семейной переписке. И мне, и ей было неловко, когда я деревянным голосом озвучивал ласковые слова, сидя за накрытым скатертью столом, на котором стояли чашки с чаем и скромное угощение».
Как-то раз перед 7 ноября Иванов пришел в ней в очередной раз. Катя пошла в булочную за угощением к чаю, а он остался. Просматривал книги на этажерке, перелистывал семейный альбом, где были и фотографии Рихарда. Вернувшаяся Катя тихонько спросила: «Неужели ваш Рихард такая личность, что никто в Москве не может обойтись без его услуг там, за рубежом? Он ведь так давно не был в отпуске…». И тут же, оборвав себя, пошла заваривать чай.
Примерно в то же время о разрешении приехать в Москву просил и Рихард, но ему отказали. Почему – об этом потом…
«В другой раз она, рассказывая, что Рихард рекомендовал ей изучать немецкий или другой европейский язык, спросила, может ли она когда-нибудь стать помощницей Рихарда в его опасном деле? Подобные вопросы не входили в мою компетенцию. А говорить от себя не хотелось. Поэтому я многозначительно показал пальцем на потолок: “Все зависит от начальства и Господа Бога”. Мой жест она поняла и к этой теме больше не возвращалась».
В последний раз они виделись с Михаилом Ивановым в декабре 1940-го, накануне Нового года.
«Встреча была продолжительной, говорили о разном. Я сообщил, что на определенное время вынужден покинуть Москву. В ее глазах засветился немой вопрос: “Туда?”. Я молча кивнул. Пожелав Кате счастья в новом году и успехов в работе на ее заводе “Точизмеритель”, я попрощался. В тот раз вниз до вахтера Екатерина Александровна меня не провожала, а, постояв на ступеньках верхнего этажа, подняла руку и осенила меня прощальным жестом, как крестным знамением, так издавна провожали в далекий путь на Руси…»
Но они увиделись еще раз. Через несколько дней, уже в январе, Иванов уезжал в Японию. На Ярославском вокзале перед посадкой в транссибирский экспресс он, перед тем как сесть в вагон, окинул взглядом здание вокзала, толпу на перроне… И на соседней платформе увидел женщину в шубке и белом полушалке. Это была Катя. Заметив его, она помахала рукой…
…Катю арестовали 4 сентября 1942 года, почти через год после ареста Рихарда. При обыске из «предосудительного» нашли только карту Москвы и нательный крестик. Впрочем, провал Зорге был тут ни при чем, и арестована она была вовсе не как ЧСИР («член семьи изменника Родины»). На следствии речь о Рихарде не шла, и после освобождения она была уверена, что с мужем все в порядке.
На самом деле Катю арестовали по оговору одной из родственниц. По крайней мере, так утверждается в публикации газеты «Московский комсомолец» «Подвиг жены разведчика». «МК» – не то издание, которому можно верить безоговорочно и даже с оговорками, тон статьи вызывает еще меньше доверия, да и сама она изобилует мелкими фактическими ошибками. Однако будем надеяться, что выдержки из следственного дела, приведенные там, подлинные.
Из показаний Гаупт Елены Владимировны, 1910 года рождения, уроженки Свердловска, арестованной в мае 1942 года:
«Я хотела скрыть участие в моей шпионской организации и деятельности моей родственницы Екатерины Максимовой. В мае 1937 года я приехала в г. Москву и остановилась у Е. Максимовой на ул. Софийская набережная, № 34, кв. 74. Она жила там, занимая одну большую комнату, записанную на фамилию “Фрогт”, как я увидела из счета, поданного ей комендантом дома. Квартира ей стоила свыше 100 рублей. Я спросила ее, как ей хватает на жизнь своего заработка, она отвечала, что у нее есть другие источники дохода, и стала мне показывать кое-что из своих вещей, часы и еще несколько золотых вещей, а также нарядные платья. Я спросила, откуда она их взяла, она отвечала, что ей подарил все это “Миша Фрогт”. Я спросила, где он работает и много ли получает. Она ответила уклончиво, что по работе он часто бывает за границей в длительных командировках и лишь изредка приезжает в Москву. Она сказала, что мне поможет заработать денег, и предложила под видом сбора статистических данных дать некоторые сведения по своей работе. Затем она выдала мне 500 рублей и велела написать расписку, как счет получения аванса».
…
Из постановления о продлении срока следствия
8 сентября 1942 года
«Установлено, что Максимова Е. А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зарге Рихарт, временно проживавшим на территории СССР, заподозренным в шпионской деятельности…»
Интересна подпись: «начальник следственного отделения транспортного отдела НКВД железной дороги им. Л. М. Кагановича, лейтенант госбезопасности Кузнецов». Невелико, значит, было дело, если им занимался какой-то лейтенант. Но следователь был куда как ретив. Трудно сказать, какие методы он применял, однако в октябре 1942 года Катя вроде бы призналась: «Да, с 1933 года я была агентом немецкой разведки. Была завербована на эту работу Шталем».