Рихард Зорге. Кто он на самом деле?

Прудникова Елена Анатольевна

Как-то раз, возвращаясь под огнем из разведывательной вылазки за линию фронта, он был тяжело ранен. С перебитыми ногами он трое суток лежал среди воронок и колючей проволоки, с каждым часом все меньше и меньше надеясь на помощь. Но его все же нашли и вытащили к своим.

Теперь Рихард оказался на больничной койке надолго, хотя, в общем-то, повезло, могло быть намного хуже. Он перенес несколько операций и сохранил ноги, хотя хромота осталась на всю жизнь как память о Вердене. Глубокий шрам остался и в душе, и даже двадцать лет спустя он не мог избавиться от этих воспоминаний. Его знакомые вспоминают, что он то и дело принимался рассказывать о Вердене, ужас этого сражения жил в нем всегда.

На сей раз его отправили не в Берлин, а в Кенигсберг. Раны были тяжелыми и болезненными, и, отчасти чтобы отвлечься, Рихард начал

читать книги. Одолел наконец философию – Канта и Шопенгауэра, занялся экономикой. Именно тогда у него появился интерес к исследовательской работе. И тут судьба подкинула удивительную встречу. За ним ухаживала молодая медсестра. Ее отец, врач того же госпиталя, был марксистом. Услышав от дочери фамилию Зорге, достаточно редкую, доктор подумал: а уж не приходится ли этот молодой человек родственником Фридриху Адольфу Зорге, близкому другу Маркса и Энгельса? Так оно и оказалось. Тогда через дочь доктор передал ему подшивку социал-демократического журнала «Ди нойе цайт» со статьями Фридриха Адольфа Зорге. Так Рихард впервые узнал о тех своих родственниках, о которых в их буржуазном доме говорить было не принято.

…Все началось с прадеда Георга Вильгельма, который для разнообразия не торговал лекарствами, а был сельским пастором. Он отличался на редкость независимым характером и, будучи к тому же отчаянным правдолюбцем, все время конфликтовал с церковными и светскими властями. Мимо него не проходила ни одна европейская смута. В 40-х годах дом пастора служил станцией подпольной «железной дороги» – так называли конспиративный канал, по которому польских революционеров переправляли во Францию и в Бельгию. Естественно, всемерно помогая чужим революциям, он не мог остаться равнодушным к своей собственной и принял самое активное участие в событиях 1848 года вместе со своими сыновьями. Его сын Фридрих Адольф (тот самый!), человек с самой мирной на свете профессией учителя музыки, был в числе организаторов восстания в герцогстве Баден, в котором участвовал и его младший брат Герман Генрих. После поражения восстания Фридрих Адольф отправился в Швейцарию, затем в Бельгию, Англию и, наконец, оказался в США. В Штатах он вместе с другими немецкими эмигрантами основал коммунистический клуб, став его председателем, был организатором американской секции I Интернационала, затем секретарем его Генерального совета, написал несколько книг по вопросам рабочего движения. Вместе с Энгельсом, Августом Бебелем и Вильгельмом Либкнехтом он с 1881 года сотрудничал в социал-демократическом журнале «Ди нойе цайт». Умер он в США в 1906 году, за год до смерти отца Рихарда.

Наличие таких родственников, о которых он раньше ничего не знал, стало для молодого человека шоком, впрочем, нельзя сказать, чтобы неприятным. Заинтересовавшись этим аспектом семейной истории, дальше он естественным образом перешел к увлечению марксизмом, в чем ему старательно помогали новая знакомая и ее отец. Лечение длилось не один месяц, и все это время он запоем читал социал-демократическую литературу. Это были уже не листовки спартаковцев, а серьезные научные работы.

Впоследствии он вспоминал:

«Я читал Энгельса, а затем Маркса, изучая каждую книгу, которую только мог достать. Я изучал также врагов Маркса и Энгельса, людей, которые бросили вызов их теоретическим, философским и экономическим построениям, рылся во всей истории рабочего движения в Германии и остальной части мира. За эти несколько месяцев я приобрел основные познания о Марксе и началах практического образа мышления» [5] .

5

Цит. по: Мадер Ю. Репортаж о докторе Зорге. Берлин. 1988. С. 20.

Из госпиталя Рихард вышел марксистом, променяв старое романтическое увлечение на новое.

Теория и практика коммуниста Зорге

В январе 1918 года Рихарда демобилизовали: после тяжелого ранения он был признан непригодным для воинской службы. Война для него закончилась. Сбылась отчаянная надежда фронтовика: он уцелел и даже не стал инвалидом – хромота

не в счет. Что такое хромота, когда ноги целы? Но что касается другой части заклинания: «Это пройдет!» – то она не сбылась. Ничего не прошло. Слишком многое он повидал за эти два года. Артобстрел, минометный обстрел, газовые атаки, рукопашные схватки, мучения и смерть товарищей, таких же мальчишек, как и он сам. Он научился бить другого человека саперной лопаткой в лицо и спокойно счищать с себя клочья человеческого мяса. После такого человек не становится прежним. Как сказал один из героев Ремарка, войну «нельзя сбросить с себя, как сбрасывают грязное белье».

«Мы больше не молодежь. Мы уже не собираемся брать жизнь с бою. Мы беглецы. Мы бежим от самих себя, от своей жизни. Нам было восемнадцать лет, и мы только еще начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелять по ним. Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну».

Молодые ветераны оказались в мирной жизни чужими. Им были смешны бюргерское существование и бюргерские ценности – с теми, кто провел войну в тылу, они общались как с инопланетянами. Впрочем, в тылу тоже было неспокойно. Война тяжело отозвалась на положении простых людей, захватив к 1918 году и средний класс. Рабочие голодали, в городах вспыхивали стачки. Январь 1918 года был отмечен мощнейшей политической стачкой в Берлине. Полиция и специально сформированные унтер-офицерские части разгоняли демонстрантов саблями. Подумать только: Рихард мог быть в их рядах! Нет, очень вовремя его демобилизовали…

Семья жила трудно. Небольшого семейного капитала почти не осталось, все съела инфляция. Братья и сестры Рихарда делили остатки. Обстановка в доме стала такой, что матери пришлось уехать и жить отдельно – может быть, она и вправду была старшим детям мачехой? Дом развалился.

Рихарду было легче, чем другим фронтовикам. Увлечение политикой помогло хотя бы отчасти справиться с последствиями войны, а борьба за переустройство общества была как бы ее продолжением. Ему не пришлось вживаться в чуждую мирную жизнь, он продолжал воевать.

«…На фронте, Эрнст, я много думал, но никак не мог добраться до корня вещей. А теперь, когда война позади, мне хочется узнать уйму всякой всячины: почему это могло случиться и как происходит с людьми такая штука. Тут много вопросов. И в самих себе надо разобраться. Ведь раньше мы думали о жизни совсем по-иному…» [6]

Рихард начал разбираться, не дожидаясь окончания войны, еще в госпиталях. А теперь он решил всерьез понять, «как происходит с людьми такая штука» и еще много других «штук». Для начала он поступил в берлинский университет на философский факультет. Но ни там, ни в своей умеренно буржуазной семье Рихард с его марксизмом не находил единомышленников. Дома жить становилось невозможно. Да и философия разочаровала: теперь он был вполне способен понять даже Канта, но совершенно утратил к нему интерес. И он решил уехать из Берлина, начать новую жизнь на новом месте.

6

Э. М. Ремарк. Возвращение.

Рихард выбрал Киль – промышленно развитый город со старейшим, основанным еще в XVII веке университетом и, что было для него еще более важным, очень неспокойный город. В университете он стал изучать экономику и социологию – это оказалось гораздо ближе к жизни, чем философия. Но не только наука привлекала его – в Киле, избавившись от семейной опеки, он решил заняться и практической политикой и стал искать для себя подходящую по духу политическую партию. Больше всего привлекал «Спартак», чьи листовки проторили Рихарду путь в новое политическое видение, но со «Спартаком» связаться не удалось, и летом 1918 года он вступил в ряды Независимой социал-демократической партии Германии, которая образовалась из отколовшегося от социал-демократической партии левого крыла (в эту партию входили и спартаковцы в качестве автономной группы). Это было куда ближе молодому радикалу, чем половинчатые социал-демократы, хотя и не совсем то, чего хотелось.