Рихард Зорге
Шрифт:
А потом приходит страшное письмо: Катю постигло несчастье – ребенка у них не будет! Рихард подавлен.
Он все еще не может поверить. Из соседнего дворика доносится меланхоличный звон гитары. Поет низкий мужской голос: «Видели ли вы чаек, притаившихся в камышах, неясно ласкающих друг друга, алых, будто пылающих огнем от лучей заката? Видели ли вы их утром? Они обе летели тихо над волнами, серебряными от утра. А зимнею, холодною ночью они тесно прижмутся друг к другу, ободряя, лаская и грея… А я?.. Так опадают цветы! Так ветер прошумит и бесследно уйдет куда-то…»
Впервые за все тревожные годы он почувствовал себя старым.
«Получил иэ дому короткое сообщение, и я теперь знаю, что все произошло совсем по-другому, чем я предполагал…
Я
Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать… Вообще прошу позаботиться о том, чтобы при каждой представившейся возможности имел бы от тебя весточку, ведь я здесь ужасно одинок. Как ни привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно изменить.
Будь здорова, дорогая.
Я тебя очень люблю и думаю о тебе не только когда мне особенно тяжело, ты всегда около меня…»
Он должен прятать свое горе от всех, он не волен в настроениях. В посольстве, как всегда, приемы, обеды. Нужно присутствовать, делать беззаботный вид, разговаривать с пучеглазым Оттом, немецким князем Урахом. Князь падок на угощения, каждый вечер тянет в ресторан «Фледермаус».
События, события… Они заставляют Рихарда действовать, выводят из состояния апатии.
Перед разведчиком неотступно стояла задача: следить за германо-японскими отношениями. Туманная фраза, оброненная подвыпившим Эйгеном Оттом, заставила насторожиться: германо-японские переговоры возобновлены!
Зорге ждал, что Отт продолжит разговор, но военный атташе замолчал. В этот же вечер Вукелич сообщил, что в английском и французском посольствах обеспокоены слухами о том, что якобы между Германией и Японией ведутся какие-то переговоры. Подтверждение тому – японские посольские курьеры, беспрестанно снующие между столицами двух стран.
Мияги не заставил себя ждать: он выяснил через знакомых штабников, что ожидается прибытие в Токио делегации немецких летчиков и что будто бы это лишь первые ласточки, свидетельствующие об укреплении отношений между генеральными штабами «третьего рейха» и Японии.
Встретившись с Одзаки, Зорге дал ему задание выяснить через принца Коноэ и его окружение, что кроется за всеми этими слухами. Послав предварительное сообщение в Центр, он стал ждать. Ждать пришлось долго. Зорге нервничал. Интуиция подсказывала: затевается нечто значительное, имеющее международный характер.
Снова цвела сакура. В парке Уэно японские нимфы в шелковых кимоно, с камелиями в темных волосах совершали свой «танец цветения вишни». Добрая принцесса Ко-но-хана-саку-я-химе, превращающая почки деревьев в цветы, бодро шагала по весенним улицам Токио. Установилась ясная погода. Но ничто не радовало Рихарда. Он сделался хмурым, раздражительным.
И когда Зорге совсем потерял терпение, к нему прямо на дом заявился Одзаки. Он рисковал попасть на заметку полиции, но сейчас некогда было думать о собственной безопасности: с апреля 1936 года японский посол в Берлине Мусякодзи и Риббентроп ведут переговоры о заключении пакта. Переговоры затягиваются, так как немцы настаивают на том, чтобы пакт носил военный характер, а японцы не соглашаются. Чем все это закончится, неизвестно. Оба понимали, что время не терпит, а потому сразу же разошлись. Зорге позвонил Клаузену, сказав условленную фразу: «Моси, моси, анонэ» («Алло, алло! Послушайте!»), повесил трубку. И пока Клаузен добирался до квартиры Рихарда, последний трудился над шифровкой. Он не вздохнул свободнее, когда радиограмма полетела в эфир. Начиналось самое трудное, самое сложное: каково содержание пакта? То, что он направлен против Советского Союза, сомнений почти не было… И все же… Теперь не отступать ни на шаг от военного атташе и посла!
Прошел апрель. Май… июнь…
Зорге извелся, постарел. Но он не терял надежды в конце концов вырвать тайну из рук своих врагов. Кате написал:
«Надеюсь, что у тебя будет скоро возможность порадоваться за меня и даже погордиться и убедиться, что «твой» является вполне полезным парнем. А если ты мне чаще и больше будешь писать, я смогу представить, что я к тому же еще и «милый» парень…»
Помог щедрый случай. Если его можно назвать случаем. Этот случай был подготовлен тремя годами изнуряющей работы, полным презрением к опасности.
Прибыл некто Хаак, специальный курьер из Берлина с секретными приказами для Дирксена. Он был сотрудником авиационной фирмы «Хейнкель». Зорге встретился с ним в кабинете военного атташе, куда теперь заходил два раза на день. Оказывается, Отт и Хаак дружили с давних пор. Увидев Зорге, Хаак просиял: ведь это он, Хаак, отправлял знаменитого журналиста в опасный рейс на первом «юнкерсе»! Хаак отличался избытком сентиментальности и романтическим воображением. Потому-то он кинулся к Рихарду с распростертыми объятиями и чуть не сбил его с ног. Рихард не выносил сентиментальных людей, по сейчас он изобразил такую откровенную радость, что Хаак немедленно предложил пообедать втроем. Зорге отвел их в «Ломейер». Тут имелись уединенные кабины. Трудно было понять, кто кого угощает. Рихарду все же удалось захватить инициативу, и вино полилось рекой. Разведчика интересовала цель прибытия Хаака в Токио. Сейчас всякий человек, прибывающий из Германии, а том более с особыми полномочиями, мог пролитьнекоторый свет на то, что творится в Берлине. Ведь сказано же: если тайна известна троим, она перестает быть тайной. Быстро опьяневший Хаак, желая набить себе цену в глазах прославленного журналиста, заявил, что он и есть то доверенное лицо, которое допущено к германо- японским переговорам. До приезда в Токио он осуществлял курьерскую связь между Риббентропом, Канарисом и послом Мусякодзи. Теперь вот он прислан для связи с японским министром иностранных дел. Кое-что он должен передать устно, без свидетелей.
Зорге добавил вина в рюмку гостя.
Только не для печати: японцы упираются, так как но хотят раньше времени ссориться с русскими. Ради военного пакта Гитлер согласен даже не поднимать вопроса о бывших германских, а ныне японских владениях на Тихом океане. Но Мусякодзи стоит на своем: ведь он руководствуется указаниями правительства. Из-за такой неуступчивости пакт скорее всего будет замаскирован под «антикоминтерновский». Борьба с мировым коммунизмом. Само собой, для публики. Стоило ли ради этого секретничать. Он, Хаак, уверен, что обе договаривающиеся стороны на полдороге не остановятся, а приложат к пакту кое-что не для всеобщего обозрения!..
Зорге рвался к радиопередатчику. Он едва досидел до конца обеда. Днем Хаак занимался государственными делами, а вечером Рихард целиком овладевал им и возил по «экзотическим» местам.
Тонкий знаток Востока Одзаки однажды объяснил Рихарду, почему Чингисхану удалось захватить полмира: оказывается, кровавый завоеватель не пил вина! Чингисхан якобы говорил: «Пьяный человек глух, слеп и лишен рассудка… Все его умение, все таланты ни к чему, кроме стыда, он ничего не может получить, Властитель, преданный питью, не способен ни к чему великому. Военачальник, который напивается, не может держать в порядке свои войска. Если нельзя обойтись без питья, надо, по крайней мере, стараться не напиваться больше трех раз в месяц: напиться только один раз было бы лучше; совсем не пить еще лучше, но где найдешь такого, кто бы никогда не напивался».