Рико, Оскар и разбитое сердце
Шрифт:
Я едва успевал вертеть головой – так быстро все вокруг менялось. И Берлин все больше становился Берлином. Вот вместо полей, деревьев и кустов по обеим сторонам дороги встали дома с большими садами. Потом сады делались всё меньше, а дома – выше. Они придвигались поближе друг к дружке, и вдруг – раз! – все закружилось и завертелось. Улица, по которой мы ехали, раздвоилась, потом снова и снова, машины сигналили и мигали, проносясь через перекрестки, по велодорожкам шуршали шины великов, по пешеходным дорожкам сновали люди.
Мы остановились на светофоре, и я загляделся на какого-то толстого дядьку в подтяжках с джек-рассел-терьером на поводке. Песик пристроился как раз перед входом в магазин косметики «Ив Роше» и прилаживал там противопешеходную мину. Наверно, ему не нравились ароматы, которые доносились на улицу из открытых дверей.
КОСМЕТИКА
Ирина однажды сказала, что в косметике прячется космос. Я, конечно, не поверил. Но, когда мама наклеивает на ногти звезды – я думаю, может, это и правда?
Из «Ив Роше» всегда пахнет чем-то приятным. Ирина говорит – смесью ароматов всего мира. Эти ароматы прилипчивые, и от них в голове делается как-то странно и дурманно. Но Ирина считает, в этом-то все и дело. Без дурманности они с мамой зарабатывали бы гораздо меньше денег. Когда мама с Ириной идут за новой порцией духов и косметики, чтобы приятно и дорого пахнуть на работе в клубе, я иногда тоже захожу с ними в «Ив Роше». Я уже проверял, не лежат ли там одурманенные или потерявшие сознание дети. Но никого не нашел. Может быть, их прячут в нижних ящиках полок с шампунями?
Я снова прижался к кожаной куртке Вемайера, втянул носом запах безопасности и подумал: вот было бы здорово, если бы такой можно было купить! На светофоре загорелся зеленый, и мы рванули с места. Я поднял руку и помахал джек-расселу. И тут же снова ухватился за Вемайера. Джек-рассел – самая суперская собачья порода на свете! Мне ужасно хочется такого! Но мама говорит, что держать собаку в большом городе – это мучительство. Я хотел спросить, с чего она это взяла. Ведь детей держать не запрещается. Но в последнее время задавать маме вопросы стало трудно. С ней уже несколько недель что-то не так. А что – я не понимаю.
Если бы мой дневник был фильмом, на этом месте случился бы флэшбек. Его любят вставлять в детективах, когда, например, кого-то загадочно убили. И вот убийцу схватили, и он рассказывает, как прикончил жертву.
ФЛЭШБЕК
Я услышал это слово от Бертса. Оно означает, что в фильме вдруг начинают показывать то, что было раньше. А фрау Далинг сказала, что раньше говорили «ре-ми-ни-сцен… что-то там». Очень длинное слово!
Зритель смотрит флэшбек и думает: а-а, так вот как это у него получилось! Какой же отчаянный парень! Был бы он еще чуточку отчаяннее, полиция его не сцапала бы. Но иногда удача отворачивается, и – ТЫДЫЩ! – за убийцей захлопывается тюремная решетка. Или он ускользает от правосудия, трусливо кончая самоубийством. Или его приговаривают к казни, или еще что-то в этом роде. Селяви.
СЕЛЯВИ
Это по-французски и означает «такова жизнь». Это мне объяснила Юле. У нее однажды был ухажер-француз. До француза был австралиец. А до него – флейтист неизвестного происхождения. Вот если б необычноодаренность была национальностью – тогда у меня появился бы шанс впечатлить Юле! Но это не национальность. Селяви, как говорится.
В моем дневниковом фильме зрители как раз в этот момент могли бы спросить: а куда это я вообще-то направляюсь на мотоцикле Вемайера? Что это за таинственная встреча, о которой он упомянул? И почему я не радуюсь, предвкушая ее, а наоборот, выгляжу печальным и задумчивым?
Тут изображение начинает дрожать, и звучит странная тревожная музыка. Зрители сразу догадываются: ага, сейчас будет флэшбек! И правда – хоп! – я вдруг лежу на белоснежной постели. В шикарной одноместной палате урбанской больницы. Голова забинтована. У меня конкретное потрясение мозга. Рядом на краешке кровати сидит мама. У нее измученный и очень озабоченный вид.
С другой стороны кровати стоит тумбочка. В нижнем ящике – тетрадка. А в ней – мой каникулярный дневник. Я закончил его вести три дня назад. На тумбочке – цветы и подарки: букет подсолнухов от Ирины и большая коробка марципановых конфет от фрау Далинг. Еще три просроченные шоколадки от Моммсена, энциклопедия про животных от Бертса и пара пластмассовых наручников с ключом от Бюля. А самое суперское – тяжелый серый камень! Почти круглый, побольше моего кулака. Его тоже притащил Бюль. Перед тем как отчалить в спецотпуск.
Этот камень старый Фитцке швырнул ночью из своего окна на третьем этаже на задний двор. Как раз когда Мистер 2000 гнался за мной и Оскаром, чтобы сделать из нас котлету. Это получилось не нарочно, а совершенно случайно. Но почему и зачем Фитцке посреди ночи решил зашвырнуть эту каменюку невесть куда, остается до сегодняшнего дня нераскрытой тайной. Еще таинственней то, что в квартире Фитцке держит несметное количество других камней. Когда в ту же ночь его допрашивали полицейские, они обнаружили, что их там сотни. Фитцке им заявил, что никто не может запретить ему держать в собственной квартире столько камней, сколько хочется. А теперь давайте уже выметайтесь, не то я полицию вызову!
Вот такой уж он есть.
Так или иначе, камень Фитцке бабахнул Мистера 2000 точно по черепушке, и тот рухнул без сознания. И понеслось: всевозможные газеты и телепередачи прямо жаждали взять у меня и у Оскара интервью! Мы изобличили печально знаменитого АЛЬДИ-похитителя! Мы стали героями! Ведь не каждый день детям удается изловить гангстера. По мне, так выступить в телевизоре – это просто шикарно! Например, в том ток-шоу, где у ведущего щеки толстые, как у хомяка. Только поменьше.
– Может, конечно, он станет задавать такие вопросы, на которые ни один человек ответить не сможет, – верещал я. – Как в других его шоу.