Рим, Неаполь и Флоренция
Шрифт:
По долгу путешественника явился я к г-ну Бодони [222] , известному издателю, и был приятно удивлен. Этот пьемонтец не какой-нибудь хвастун, а человек, преданный своему делу. Показав свои издания французских классиков, он спросил меня, что из них я предпочитаю: «Телемака», Расина или Буало. Я признался, что нахожу все одинаково превосходными. «Ах, сударь, вы не обратили внимания на заголовок Буало!» Я долго рассматривал этот заголовок и наконец снова признался, что не усматриваю в нем ничего более совершенного, чем в других. «Ах, сударь, — воскликнул Бодони, — Буало Депрео в одной строке заглавными буквами! У меня, сударь, ушло шесть месяцев на то, чтобы придумать этот шрифт». Заголовок действительно располагался таким образом:
222
Бодони, Джамбаттиста (1740—1813) — знаменитый итальянский типограф. Рассказ Стендаля явно анахроничен: Бодони умер в 1813 году.
Oeuvres
de
BOILEAU DESPR'EAUX
Вот смешная сторона страстей; признаюсь, в наш век аффектации даже как-то не верится в нее. Анекдот насчет трагедии «Ганнибал»; восторг Бодони перед характерамиэтой пьесы, особенно заглавным [223] . В смысле патриотизма Реджо для Италии то же, что для Франции Эльзас. Жители ее славятся своей живостью и мужеством. Сюда следует приезжать весною, когда здесь ярмарка. Три города надо видеть в ярмарочное время: Падую, Бергамо и Реджо. Мне не удалось познакомиться с графом Парадизи [224] ,
223
В оригинале игра слов еще выразительнее: caract^eres (характера) и caract^eres (шрифты).
224
Граф Парадизи(1760—1826) — президент итальянского сената в 1812 году, верный сторонник Наполеона. Его политическая деятельность прекратилась в 1814 году. С этого времени Парадизи жил в Реджо.
225
Г-н Ботта недавно испортил эту прекрасную тему. Слепая ненависть к Бонапарту привела к тому, что он отрицает дело при Лонато. Парадизи указал на некоторые грубые промахи этого незадачливого историка, но, впрочем, вполне порядочного человека. — ( Прим. авт.)
Ботта— автор «Истории Италии с 1789 по 1814 г.» (1824), полной нападок на Наполеона.
При Лонато3 августа 1796 года Наполеон разбил австрийские войска. 4 августа Наполеон во главе отряда в 1 000 человек был окружен отрядом австрийцев в 4 тысячи человек, но заставил их отступить.
. . . . .
Флоренция, 22 января.Позавчера, когда я спускался с Апеннин, приближаясь к Флоренции, сердце мое сильно билось. Какое ребячество! Наконец на одном повороте дороги взорам моим открылась равнина, и я увидел издали неясную, темную громаду Санта-Мария-дель-Фьоре с ее знаменитым куполом, шедевром Брунеллески [226] . «Здесь жили Данте, Микеланджело, Леонардо да Винчи! — думал я. — Вот он, благородный город, царица средневековой Италии! В этих стенах возродилась цивилизация, это здесь Лоренцо Медичи [227] так хорошо играл роль монарха, создав двор, где впервые после Августа предпочтение отдавалось невоенным заслугам». Сердце мое переполняли воспоминания, я не в силах был рассуждать и предавался своему безумию, словно подле любимой женщины. Подъезжая к воротам Сан-Галло с их скверной триумфальной аркой, я уже готов был расцеловать первого встречного жителя Флоренции.
226
Брунеллески, Филиппо (1377—1446) — флорентинец, один из величайших итальянских архитекторов. Строитель купола флорентийской церкви Санта-Мария-дель-Фьоре, превосходящего купол св. Петра в Риме и считающегося чудом зодчества.
227
Лоренио МедичиВеликолепный (1449—1492) — правитель Флоренции; выдающийся политик, поэт, писатель, Лоренцо сумел придать необычайный блеск культуре в период своего правления.
С риском растерять все мелочи, которые имеешь при себе во время путешествия, я оставил карету, как только закончились все формальности с паспортом. Я так часто рассматривал виды Флоренции, что знал ее заранее и мог ходить по городу без проводника. Я повернул направо и прошел мимо книжной лавки, где приобрел два описания Флоренции (путеводители). Лишь два раза спросил я дорогу у прохожих, ответивших мне с чисто французской учтивостью и с каким-то своеобразным акцентом. Наконец я достиг Санта-Кроче.
Там, направо от входа, гробница Микеланджело. Дальше гробница Альфьери работы Кановы: я сразу узнал величественную фигуру Италии. Затем я увидел гробницу Макьявелли, а против Микеланджело покоится Галилей. Какие люди! И вся Тоскана могла бы присоединить к ним Данте, Боккаччо, Петрарку. Какое необыкновенное собрание! Волнение мое было так велико, что граничило с благоговением. Религиозный сумрак этой церкви, ее простая деревянная крыша, ее незаконченный фасад — все это так много говорит моей душе. Ах, если бы я мог забыть!.. Ко мне подошел монах. Вместо чувства гадливости, почти доходящего до физического отвращения, я ощутил к нему нечто вроде дружеской симпатии. Ведь и фра Бартоломео ди Сан-Марко [228] тоже был монахом! Этот великий живописец открыл светотень, научил этой технике Рафаэля и был предшественником Корреджо. Я разговорился с монахом и убедился в его изысканной вежливости. Он был очень рад встретить француза. Я попросил его открыть для меня часовню в северо-восточном углу церкви, где находятся фрески Вольтеррано. Он провел меня туда и оставил одного. Там я уселся на ступеньках молитвенной скамейки, уперся закинутой назад головой в пюпитр, чтобы удобнее было разглядывать потолок, и любовался Сивиллами Вольтеррано, испытывая, быть может, самое сильное наслаждение, какое когда-либо получал от живописи. Я был уже охвачен некоей восторженностью при мысли, что нахожусь во Флоренции, в соседстве с великими людьми, чьи гробницы только что увидел. Поглощенный созерцанием возвышенной красоты, я лицезрел ее вблизи, я, можно сказать, осязал ее. Я достиг уже той степени душевного напряжения, когда вызываемые искусством небесные ощущениясливаются со страстным чувством. Выйдя из Санта-Кроче, я испытывал сердцебиение, то, что в Берлине называют нервным приступом: жизненные силы во мне иссякли, я едва двигался, боясь упасть.
228
Фра Бартоломео ди Сан-Марко(1475—1517) — флорентийский художник. Превосходный колорист и рисовальщик; имел большое влияние на Рафаэля и Андреа дель Сарто.
Я сел на одну из скамеек, стоящих на площади Санта-Кроче, и с восхищением перечел стихи Фосколо, которые находились в моем портфеле: я не замечал их недостатков, мне нужен был голос друга, разделяющего мое волнение.
...Io quando il monumento Vidi ove posa il corpo di quel grande Che temprando lo scettro a'regnatori Gli all^or ne sfronda, ed alle genti svela. Di che lagrime grondi e di che sangue: E l'arca di colui che nuovo Olimpo Alz`o in Roma a'Celesti; e di chi vide Sotto l'etereo padiglion rotarsi Pi`u mondi e il Sole irradiarli immoto, Onde all'Anglo che tanta ala vi stese Sgombr^o primo le vie del firmamento; Te beata, gridai, per le felici Aure pregne di vita, e pe'lavacri Che da' suoi gioghi a te vers`a Apennino! Lieta dell'aer tuo veste la Luna Di luce limpidissima i tuoi colli Per vendemmia festanti; e le convalli Popolate di case e d'oliveti. Mille di fiori al del mandano incensi: 'E tu prima, Firenze, udivi il carme Che allegro l'ira al Ghibellin fuggiasco, E tu i cari parenti e l'id"ioma Desti a quel dolce di Calliope labbro Che Amore in Grecia nudo e nudo in Roma D'un velo candidissimo adornando, Rendea nel grembo a Venere Celeste: Ma pi`u beata che in un tempio accolte Serbi l'Itale glorie, uniche forse, Da che le mal vietate Alpi e l'alterna Omnipontenza delle umane sorti Armi e sostanze t'invadeano ed are E patria e, tranne la memoria, tutto. . . . . . . . . E a questi marmi Venne sperso Vittorio ad ispirarsi. Irato a'patrii Numi, errava muto Ove Arno `e pi`u deserto, i campi e il cielo Des"ioso mirando; e poi che nullo Vivente aspetto gli molcea la cura, Qui posava I'austero, e avea sul volto Il pallor della morte e la speranza. Con questi grandi abita eterno: e l'ossa Fremono amor di patria... [229]229
Витторьо— итальянский поэт Витторио Альфьери.
Через два дня воспоминание о всем перечувствованном вызвало у меня дерзкую мысль: для счастья лучше, говорил я себе, иметь бесчувственное сердце.
23 января.Весь вчерашний день я провел в какой-то мрачной задумчивости об историческом прошлом. Первый мой выход был в церковь дель Кармине, где находятся фрески Мазаччо. Затем, не ощущая в себе того расположения духа, какое надобно для созерцания картин дворца Питти или галереи, я отправился осмотреть гробницы Медичи [230] в Сан-Лоренцо и часовню Микеланджело, названную так из-за статуй, созданных этим великим человеком. Выйдя из Сан-Лоренцо, я стал наугад бродить по улицам. В глубоком безмолвном волнении (с широко раскрытыми глазами и не произнося ни слова) созерцал я эти дворцы, воздвигнутые около 1300 года флорентинскими купцами: это настоящие крепости. Вблизи Санта-Мария-дель-Фьоре (построенной в 1293 году) смотрел я на аркады в слегка готическом стиле, изящная стрелка которых образуется соединением двух кривых линий (подобно верхней части лилий, выбитых на пятифранковых монетах). Такую форму имеют все входные двери флорентийских домов. Но наши современники замкнули стеной аркады, окружавшие огромную площадь, посреди которой одиноко высится Санта-Мария-дель-Фьоре.
230
Медичи, Козимо (1389—1464) — отец Лоренцо Великолепного, правитель Флоренции, сумевший сосредоточить в своих руках всю государственную власть. Называя глупцами тех, кто после смерти наградил его титулом отца отечества, Стендаль имеет в виду уничтожение городских вольностей, связанных с переходом власти в руки неограниченного правителя, каким был Медичи.
Я был счастлив, что никого здесь не знаю и ни с кем не должен разговаривать. Это средневековое зодчество целиком завладело моей душой: мне казалось, я живу во времена Данте. Сегодня у меня не возникло, может быть, и десяти мыслей, которые я не смог бы выразить стихами этого великого поэта. Мне даже стыдно, что я все время говорю о себе и могу прослыть эготистом.
Стены этих дворцов сложены так прочно, из огромных каменных глыб, с наружной стороны оставшихся неотесанными, что сразу видишь: по этим улицам часто разгуливала опасность!Нас же делает ничтожными именно отсутствие опасности на улицах наших городов. Только что я целый час простоял один в маленьком темном дворе палаццо, выстроенного на Виа Ларга К'oзимо Медичи, тем самым, которого глупцы прозвали отцом отечества. Чем меньше эта архитектура стремится подражать греческому храму, чем больше напоминает она своих строителей и их нужды, тем полнее покоряет она меня. Но чтобы сохранить свою сумрачную грезу, весь день вызывавшую в моем воображении образы Каструччо Кастракани, Угучоне делла Фаджола [231] и других, словно я мог повстречать их за любым поворотом, я избегаю глядеть на ничтожных, невзрачных людишек, проходящих по этим величавым улицам, с которых еще не стерлась печать страстной жизни средневековья. Увы! У современного флорентийского горожанина нет никаких страстей, ибо даже скупость его уже не страсть, а лишь следствие соединения крайнего тщеславия с крайней бедностью.
231
Угучоне делла Фаджол'a— пизанский герцог, гибеллин, как и К. Кастракани, которому этот последний содействовал в его захватнических планах.
Флоренция, вымощенная крупными, неправильной формы плитами белого камня, отличается редкой чистотой; на улицах ее вдыхаешь какое-то особое благоухание! За исключением некоторых голландских городков Флоренция, может быть, самый чистый город в мире и, верно уж, один из самых прелестных. Его греко-готическая архитектура обладает всей четкостью и законченностью прекрасной миниатюры. К счастью для внешней красоты Флоренции, жители ее вместе со свободой потеряли энергию, необходимую для того, чтобы воздвигать мощные здания. Таким образом, взора не оскорбляют здесь жалкие фасады в духе Пьетро Марини и ничто не нарушает прекрасной гармонии этих улиц, еще дышащих возвышенным идеалом средневековья. Во многих местах Флоренции, например, при спуске с моста делла Тринит'a и у дворца Строцци путешественнику может казаться, что он живет в 1500 году.
Но, несмотря на редкую красоту стольких улиц, полных величавой грусти, ничто не может сравниться с палаццо Веккьо. Эта крепость, выстроенная в 1298 году на добровольные пожертвования купечества, гордо вздымает ввысь свои кирпичные зубцы и невероятно высокие стены не в каком-нибудь пустынном углу, а в центре самой прекрасной из площадей Флоренции. К югу от нее находится красивая галерея Вазари, к северу — конная статуя одного из Медичи, у ее подножия — «Давид» Микеланджело, «Персей» Бенвенуто Челлини, прелестный портик Ланци — словом, все величайшие произведения флорентийского искусства, самого живого, что породила ее цивилизация. К счастью, эта площадь — здешний Ганский бульвар, место, где проходишь по нескольку раз в день. Какое здание в греческом стиле говорило бы сердцу нашему больше, чем эта средневековая крепость, полная суровости и силы, как и самое ее время? «Вон там, у этого окна, выходящего на север, — сказал мне мой чичероне, — был повешен во всем своем облачении архиепископ Пацци [232] ».
232
Пацци.— Заговор Пацци против династии Медичи (1478), в котором тайно были замешаны папа и пизанский архиепископ Сальвиати, не имел успеха. Заговорщики, напав на Лоренцо и его брата Джулиано в церкви, убили одного Джулиано. Трое Пацци и Сальвиати были повешены.