Римлянка
Шрифт:
Джизелла не нашлась что сказать и просто отказалась от предложенной сигареты. Потом, посмотрев на часы, сказала:
— Адриана, мы должны идти, нам пора.
В самом деле, было уже поздно, и, попрощавшись с Джино, мы вышли. На улице Джизелла заявила:
— Ты собираешься совершить величайшую ошибку… я никогда бы не вышла замуж за такого человека.
— Он тебе не понравился? — тревожно спросила я.
— Ни капельки… вот ты говорила, что он высокого роста, а на самом деле он даже немного ниже тебя… глаза у него лживые, он никогда не смотрит прямо в лицо… никогда не бывает самим собой и разговаривает деланным голосом, сразу видно, что говорит
— Но я его люблю, — возразила я.
Она спокойно ответила:
— Да, но он-то тебя не любит… и когда-нибудь бросит.
Я была поражена этим предсказанием, которое было сделано таким уверенным тоном и так совпадало с мамиными словами. Теперь я могу заявить, что Джизелла при всей своей неприязни к Джино за один час узнала его характер лучше, чем я за все эти месяцы. Джино со своей стороны высказал по поводу Джизеллы нелестное мнение, с которым я впоследствии вынуждена была отчасти согласиться. В действительности я ничего не замечала не только из-за своей неопытности, но и из-за любви, которую питала к ним обоим; а ведь верно говорят, что если первое впечатление о человеке плохое, то оно почти всегда подтверждается.
— Таких женщин, как Джизелла, — сказал Джино, — у нас в деревне зовут покладистыми. — Я удивилась. Джино пояснил: — У нее манеры и характер уличной женщины… гордится тем, что хорошо одета… а как она заработала эти наряды?
— Ей жених их покупает.
— Каждый вечер новый жених… Ну вот что, выбирай, или я, или она.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что можешь поступать, как тебе заблагорассудится… но, если ты хочешь водить с ней дружбу, мы должны будем расстаться… или я, или она.
Я попыталась разубедить его, но мне это не удалось. Он, конечно, был оскорблен пренебрежительным отношением Джизеллы. Кроме того, в этой острой неприязни, должно быть, сказалось решение не отступать от роли жениха, следуя которой он внес свою долю денег на приготовления к свадьбе. Как всегда, он прекрасно сумел изобразить чувства, которых отнюдь не испытывал.
— Моя невеста не должна дружить с продажными женщинами, — упрямо твердил он.
В конце концов, боясь, что наша свадьба расстроится, я пообещала ему не встречаться больше с Джизеллой, хотя это было невозможно, так как мы позировали с ней одновременно в одной и той же мастерской.
С того дня я продолжала видеться с Джизеллой тайком от Джино. При всяком удобном случае она с насмешкой и презрением говорила о моей помолвке. Я допустила ошибку, рассказав ей о наших отношениях с Джино, и она воспользовалась моей откровенностью, чтобы высмеивать мою теперешнюю жизнь и мое будущее. Ее друг Риккардо, который, казалось, не видел никакой разницы между мной и Джизеллой, считая нас обеих девушками легкомысленными и недостойными уважения, охотно участвовал в игре Джизеллы. Он добродушно и глуповато подсмеивался надо мной, ибо, как я уже говорила, не был ни умен, ни зол. Для него моя помолвка служила поводом для шуток, возможностью убить время. А Джизелла видела в моей порядочности постоянный укор себе, и ей хотелось сделать меня похожей на себя, чтобы отнять у меня право критиковать ее поведение, поэтому она вкладывала в свои насмешки много ехидства и всячески изощрялась, чтобы обидеть и унизить меня.
Чаще всего она затрагивала больной для меня вопрос о моей одежде. Она, например, говорила: «Сегодня мне просто стыдно идти с тобой по улице». Или заявляла: «Риккардо никогда не позволил бы мне ходить в таких тряпках… правда, Риккардо? Любовь доказывают не словами, а делом…»
Я каждый раз по наивности попадалась на удочку, горячо защищала Джино, менее уверенно защищала свои платья и в конце концов, покраснев, с глазами, полными слез, признавала себя побежденной. Однажды Риккардо, очевидно пожалев меня, сказал:
— Сегодня я хочу сделать Адриане подарок… пойдем Адриана… я подарю тебе сумочку.
Но Джизелла воспротивилась:
— Нет, нет, никаких подарков… у нее есть Джино, пусть он и делает ей подарки.
Риккардо, который хотел сделать мне этот подарок по простоте душевной, тотчас же отказался, но он даже не предполагал, какое удовольствие доставил бы мне его подарок. И я, чтобы досадить им, тут же пошла в магазин и купила сумку на свои деньги. На следующий день я предстала перед ними с обновой и сказала, что сумку подарил мне Джино. Это была моя единственная победа, которую я одержала в нашей жалкой войне. Обошлась мне она недешево: сумка была хорошая и дорогая.
Когда Джизелла сочла, что ей удалось своими оскорблениями и нотациями поколебать и сломить меня, она сказала, что хочет сделать мне одно предложение.
— Только позволь мне высказаться до конца, — добавила она, — не строй из себя, как всегда, недотрогу, пока не выслушаешь.
— Говори, — ответила я.
— Ты знаешь, — начала она, — что я тебя люблю, можно сказать, как родную сестру… ты при твоей внешности могла бы иметь все, что только пожелаешь… мне страшно обидно за тебя, что ты одеваешься, как нищенка… а теперь слушай. — Она взглянула на меня, потом торжественно продолжала: — Я знаю одного очень благородного серьезного синьора, который видел тебя и интересуется тобой… он женат, но семья его живет в провинции, он важная персона в полиции, — добавила она, понизив голос, — если хочешь познакомиться с ним, я могу тебе его представить… он, как я уже сказала, мужчина очень благородный, серьезный, ему можно вполне довериться: никто никогда ничего не узнает… вообще он очень занятой человек, и ты будешь встречаться с ним два-три раза в месяц… он ничего не имеет против того, чтобы ты продолжала видеться с Джино, если хочешь… и даже чтобы ты вышла за него замуж… он в свою очередь постарается скрасить твою жизнь… ну, что ты на это скажешь?
— Скажу, что очень ему благодарна, но согласиться не могу, — прямо ответила я.
— Но почему? — спросила она с искренним удивлением.
— Потому что не могу… я люблю Джино и если бы согласилась, то не смогла бы больше смотреть ему в глаза.
— Да ну… Джино об этом даже не узнает.
— Вот именно поэтому я не хочу.
— Подумать только, если бы кто-нибудь сделал мне такое предложение… — продолжала она, как бы разговаривая сама с собой, — ну так что же мне ему передать? Что ты подумаешь?
— Нет, нет… я не согласна.
— Дурочка, — насмешливо сказала она, — сама же отказываешься от своего счастья.
Она еще долго уговаривала меня, но я упорно отвечала отказом, и она ушла страшно раздосадованная.
Я решительно отвергла это предложение, даже не стараясь особенно вникнуть в его смысл. А потом, когда я осталась одна, я почувствовала чуть ли не сожаление: а что, если Джизелла была права и это единственный путь получить то, в чем я так нуждаюсь. Но я тотчас отвергла этот соблазн и еще сильнее ухватилась за мысль выйти замуж и зажить хоть бедно, зато честно. Мне казалось, что жертва, которую я принесла, обязывала меня теперь больше, чем когда-либо, непременно выйти замуж.