Римские каникулы (сборник)
Шрифт:
Тамара моментально сдалась. Перед правдой и страданием у нее не было аргументов. К тому же время шло, пора было отправляться в школу. Тамара не могла допустить, чтобы ребенок уходил голодным.
– Сделать тебе бутербродики?
– Только без брынзы, – попросил Алеша.
Тамара торопливо сооружала бутерброды. Мать смотрела фанатично пылающим взором попранной веры в овес. С такими лицами шли на костер за веру, и с такими же лицами на костер отправляли.
Тамара подвинула тарелку с бутербродами, рядом положила малосольный огурчик.
– Еще рюмку поставь, – подсказала мать.
– Зачем? – не понял Алеша.
– Бабушка шутит.
Тамара не сердилась на мать. Она была виновата перед ней. И перед Алешей. Она пожелала быть счастлива без них. И вне их. А они?
На работе тоже все шло по-прежнему. Что могло измениться за два дня…
Тамара села в своем кабинете и стала ждать звонка. Они договорились: Юра позвонит на работу. Телефон молчал, и это было странно. Просто непостижимо. Она уже час на работе, и никаких сигналов. Если бы она была на Юрином месте, то позвонила бы уже раз шесть. Может быть, в этом и состоит разница между мужчиной и женщиной.
Раздался звонок. Но звонил внутренний телефон. Тамара сняла трубку. Это был Влад.
– Вы не согласились бы ко мне зайти? – попросила Тамара. – Я не могу отлучиться от телефона.
Влад задумался: с одной стороны, имело место нарушение субординации. Начни ходить по подчиненным, потом загоняют. С другой стороны, он был хоть и советский, но все же мужчина. А Тамара хоть и подчиненная, но все же женщина.
Влад пришел к Тамаре, удобно уселся в кресло, обтянутое дерматином.
Влад был грузный, лысоватый, с сонными глазами и тяжелым носом. Спящий мул. Провинившийся ангел романтичнее, чем спящий мул. Тамара вдруг подумала: а ведь и его кто-то обнимает, целует сонные глаза. И тогда он вдруг просыпается, глаза раскрывает до конца и становится красив…
– Что ты смотришь? – спросил Влад.
Тамара испугалась, что он догадается о ее мыслях, и торопливо протянула копию приговора суда.
Влад внимательно прочитал, потом поднял глаза.
– А о чем здесь можно писать? Что здесь интересно для читателя?
– Человек никому не был нужен и озверел, – сформулировала Тамара.
– Значит, надо было сделаться нужным, – возразил Влад. – Не нужно то, что ничего не стоит. Ничтожество.
– А может быть, его загнали в такое состояние…
– Что может загнать человека в состояние ничтожества?
– Любовь.
Солдат любил девочку со своей улицы, обнимал ее восьмеркины округлости, родил с ней ребенка, не хотел ничего другого. Она была его частью, он силой втаскивал ее в свою жизнь. А она выдиралась. Он хотел ее убить. Не вышло. Ситуация Кармен, с той разницей, что у Хозе вышло. Почему Хозе можно, а солдату нельзя? Почему Хозе – цельная личность, а Петько Довгань – ничтожество?
– Проспер Мериме об этом писал, и читателям было интересно, – напомнила Тамара.
– Проспер Мериме не был завотделом газеты. Он был просто Мериме. А у меня есть ролевая функция.
– Что? – не поняла Тамара.
– То. Мы должны воспитывать читателя на положительном примере. На героических поступках. Чтобы человек прочитал и подумал: «И я так могу». Надо возвышать человека в его собственных глазах. А после этой истории хочется пойти и повеситься. Ради чего мы будем копаться в этом мусоре?
– Ради солдата. Может быть, удастся сократить срок. Даже один год и то имеет значение. Не одиннадцать, а десять.
– Он где работал? – спросил Влад.
– Какая разница…
– Ну все же.
– В хлеву.
Влад промолчал.
– Я знаю, о чем ты молчишь, – сказала Тамара. – Ты считаешь, что он поменял один хлев на другой и общество не заметит его отсутствия.
– Совершенно не заметит, – подтвердил Влад.
– Но ведь общество – это не абстрактное понятие. Общество – это я, ты, он. Да, и он тоже. Он не в колбе жил. И общество должно ему помочь. В этом его гуманность.
– А может быть, гуманность в том, чтобы не помогать.
– Это твоя ролевая функция? А сам ты как считаешь?
– Я считаю: жизнь груба. Надо помогать людям выжить. Зажигать лампочку надежды. А не окунать лишний раз в мусорный бак.
Зазвонил телефон торопливыми, перебивающими друг друга звонками.
Тамара сдернула трубку. Подняла на Влада умоляющие глаза.
– Ухожу, – понял Влад и пошел из кабинета.
Тамаре казалось, что он уходит очень медленно. Вечность. У него была походка человека, который забыл надеть штаны и смущается своего голого зада. Наверное, ролевая функция была ему необходима, как штаны. Чтобы увереннее себя чувствовать. Ролевые функции надо поручать людям без комплексов.
Наконец Влад вышел и плотно закрыл за собой дверь.
– Да!!! – закричала Тамара.
– Это я.
– Почему ты так долго не звонил?
– Я не знал, что сказать. А теперь знаю.
– Говори!
– Вагон одиннадцать. Место тринадцать. Завтра я в Москве. До завтра.
– Подожди!
– Все завтра.
– Подожди!
– Ну жду. Что?
Тамара молчала. Молчание было кричащим, ликующим. Люди изобретают перпетуум-мобиле, вечный двигатель. Самый вечный двигатель – это любовь. И горючее у него никогда не кончается. Он на самозарядке.
Вдруг Тамаре показалось, что молчание стало пустым. Линия отключилась, и она слушала ничто.
– Эй! – испуганно позвала Тамара.
– Я здесь, – тихо сказал он из пустоты. – Я здесь. Я никуда не денусь.
Поезд приходил утром. Казалось, что утро не наступит никогда. Но оно наступило. И поезд пришел без опозданий. Состав стоял громоздкий и пыльный, будто его не обметали с тринадцатого года. Тамара понимала, что происходит момент овеществления мечты. Мечта обретает детали, подробности и даже запахи.