Римские рассказы
Шрифт:
— А ну-ка, негодяй, повтори, что ты только что сказал!
Но, как я и ожидал, в эту минуту человек пять или шесть схватили его за руки. Это получилось до крайности удачно. Пока он там отбивался и ревел, как бык, я выступил вперед и выкрикнул ему в лицо с большим гневом:
— Да ты что о себе воображаешь? Сволочь ты этакая, мошенник, бандит… За решетку бы тебя… Да если ты сейчас же отсюда не уберешься, то получишь по шапке, понял?
Я выпалил это, и мне сразу стало легче. Он вдруг перестал отбиваться, укусил
— Эх, если б я только мог!
От этих слов я стал храбрее и полез на него с кулаками, крича:
— А ну, попробуй… Трус… посмотрим… А ну, попробуй!.. Разбойник, гадина ты этакая!
В конце концов нас разняли, и я ушел, не оборачиваясь, счастливый, насвистывая какую-то веселую песенку.
В кафе, пока мы выставляли столики на улицу, я рассказал об этом случае, разумеется, на свой лад. Я описал того типа, сказал, как я его обругал, как я ему угрожал, как я ему в конце концов и вправду хотел по шапке дать. Но я не рассказал, что пока я кричал, его шесть человек держали. Однако товарищи, как всегда, мне не поверили. Гоффредо, буфетчик, сказал:
— Ну и хвастун же ты, брат… Да ты на себя когда-нибудь в зеркало-то смотрел?
Я ответил:
— Все чистая правда… Я ему, тупорылому, прямо в лицо сказал все, что я о нем думаю, и он проглотил.
Я повеселел, на душе у меня было легко, в это утро мне даже работа моя нравилась. Я входил в дом, выходил из дома и двигался так легко, словно танцевал, и выкрикивал заказы веселым звонким голосом. Гоффредо вдруг серьезно посмотрел на меня и спросил:
— Да что это ты? Выпил, что ли?
Я сделал пируэт и ответил:
— Так, малость… Рюмку анисовой и кружку холодного пива.
Я был всем доволен; даже к вечеру мое веселое настроение не прошло очень уж хорошо на меня подействовал утренний скандал! Часов в одиннадцать я пошел в буфет, чтобы взять две чашки кофе, и снова вышел в сад — ну просто выпорхнул, как воробышек. Мои столики — слева от двери, и когда я пошел в буфет, они все были заняты, только один, в самом углу, стоял пустой, но теперь я увидел, что кто-то уже сел за этот столик. Я быстро подал две чашки кофе, резво подскочил к этому столику, махнул по нему пару раз салфеткой, спросил:
— Что желаете, синьоры? — и только тогда поднял глаза.
Взглянул — и дыхание у меня перехватило: это был он. Он смотрел на меня насмешливо, а шапка была сдвинута на затылок. Рядом с ним сидел другой, из той же, видно, породы: весь черный, как мулат, волосы с проседью, а глаза налиты кровью.
— Смотри, смотри, кого мы повстречали… — сказал мой враг. — Синьоры желают две бутылки пива.
— Две бутылки пива, — повторил я, едва дыша.
— Только похолоднее, — сказал он. И для начала так сильно наступил мне на ногу, что я подскочил от боли.
Но я был так растерян, что даже не пытался защищаться, да к тому же страх убил во мне все другие чувства. Между тем он оглянулся вокруг и добавил:
— Недурное местечко… Много приходится работать, силач?
— Как когда.
— А в котором часу кончаешь, интересно знать?..
— В полночь.
— Прекрасно, еще час… Мы пока как раз разопьем пару бутылочек, а потом получишь на чай.
Я ничего не ответил и вернулся в буфет. Гоффредо, хлопотавший возле кипятильника для кофе, бросил на меня беглый взгляд и сразу же заметил, что я переменился в лице. Я сказал каким-то не своим, тоненьким голосом:
— Две бутылки пива, — и оперся о стойку, чтоб не упасть.
Гоффредо дал мне пиво и спросил:
— Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Я не ответил, взял пиво и вышел. Тот, мой враг, сказал:
— Браво, в официанты ты годишься вполне.
Но потом потрогал бутылки и добавил:
— Да пиво совсем теплое, оказывается.
Я положил руку на одну бутылку — как лед. Я сказал тихонько:
— Мне кажется, оно холодное.
Он положил руку на мою, сжал ее так, что чуть не раздавил мне пальцы, и повторил:
— Теплое… Скажи ты тоже, что пиво теплое.
— Пиво теплое.
— Так-то лучше… Принеси что-нибудь действительно холодное.
— Мороженое, — предложил я дрожащим голосом.
— Хорошо, мороженое… Только не забудь: холодное. — И при этих словах он снова ударил меня ногой.
Столик стоял так, что его видно было из буфета. Когда я снова подошел к стойке, Гоффредо засмеялся и сказал:
— Это он, да?
Другие официанты тоже смеялись. Я был весь бледный и дрожал и ничего не ответил.
— Но разве ты, — продолжал Гоффредо, беря из мороженицы две порции мороженого, — разве ты не нагнал на него страху? Чего же ты теперь ждешь, дай ему хорошенько! Покажи, какой ты храбрый!
Я молча взял мороженое и отнес на тот столик. Он попробовал ложечку и спросил:
— Так, значит, ты освобождаешься в полночь?.. А по какой улице ты идешь домой?
Я ответил:
— Я живу недалеко от Клиник.
Неправда, на самом деле я живу на площади Кампителли. Он свирепо прорычал:
— Прекрасно, так тебя ближе будет везти в больницу.
Я подошел к буфету и тихонько сказал Гоффредо:
— Он хочет меня бить… ждет, пока закроют кафе. Что делать?.. Может, позвать полицию?
Гоффредо пожал плечами:
— Ты думаешь, это поможет?.. Они скажут, что не знают тебя… А полиция не станет забирать людей только по подозрению.
Он повернул кран кипятильника и прибавил:
— Знаешь, что я тебе посоветую? Постарайся задобрить его… Попроси извинения.
Не люблю я извиняться, я гордый. Но страх был сейчас во мне сильнее всех чувств. И я решился: подошел к их столику, постоял минутку и сказал тихо: