Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников
Шрифт:
— Оставь себе его. А мне, Чинтио, позволь жить отшельником в одном из самых скрытых уголков Калабрии.
— Да в своем ли ты уме? Из твоего рассказа я понял, что у тебя есть враг, которого следует опасаться. А будешь стоять во главе моих восьмидесяти, так и капитан тебя пальцем не тронет. Но, как беззащитный отшельник, ты будешь зависим от причуд власть имущих. Люди преследуют тебя, власть объявила Ринальдини вне закона, они назначили награду за твою голову, повсюду тебя преследует твое собственное имя — только во главе своих товарищей ты будешь в большом
— Дай мне прежде всего прийти в себя, а тогда уж все устроится. Вот деньги. Раздай их твоим людям и обеспечь мне покой, чтоб я опять стал Ринальдо, а сейчас разум мой ослаб и силы оставили меня.
На другой день Чинтио с товарищами отправились к развалинам какого-то замка, где он оборудовал несколько комнат; в лучшей комнате Чинтио поселил своего друга, там Ринальдо благодаря заботливому уходу постепенно поправился.
Он предупредил Чинтио, что ему надо идти в Козенцу, где Лодовико и Роза должны — как было им велено — ждать его.
Чинтио не мог этого допустить, он попросил у Ринальдо письмо к Розе и решил идти туда сам. Ринальдо нечего было противопоставить его возражениям, он должен был согласиться с тем, что его друг отправится в Козенцу. Ринальдо вынужденно взял на себя бремя атаманства над товарищами Чинтио и с нетерпением ожидал возвращения друга.
На восьмой день после отъезда Чинтио несколько его молодцов благополучно привезли к Ринальдо Розу и его багаж, а также два заветных чемодана. Лодовико тоже прибыл с ними… в оковах. Чинтио с ними не было. Один из его людей передал Ринальдо от него письмо.
«Ринальдо! Передаю тебе предводительство моими товарищами. Когда ты меня опять увидишь, я расскажу тебе, где тем временем побывал и что узнал. Из твоих денежных запасов я взял сто дукатов, они могут мне понадобиться для моего замысла. Если же нет, ты получишь эти деньги обратно. Не болей душой за наши дела. А почему я посылаю к тебе Лодовико в оковах, он сам тебе скажет. Ты решишь, как с ним поступить. С Богом!
Роза еще обнимала Ринальдо, когда он приказал привести Лодовико.
Тот пришел.
— Почему на тебе оковы, Лодовико?
— Из-за предательства. Я — негодяй, но открылся Чинтио. От тебя я жду приговора. Выслушай мое признание. В Неаполе я тебя предал. От меня узнал проклятый капитан, кто ты. А когда я очухался, я пожалел о том, что сделал, и решил загладить свою вину. Ты же знаешь, как я тебе служил. Мы с Розой ушли из Неаполя, подвергаясь смертельной опасности, и я доставил ее в Козенцу. О твоем имуществе я пекся, а раскаяние за предательство меня истерзало. В конце концов я не выдержал. И признался Чинтио во всем. Он приказал заковать меня в оковы. Я это заслужил. Но он мог этого и не делать. Я все равно пришел бы к тебе, чтобы услышать свой приговор от тебя. Произнеси его. Накажи меня.
— Я прощаю тебя, Лодовико.
— Атаман! Прикажи меня, негодяя, бичевать, прикажи меня повесить. Не прощай меня так легко. Это меня сокрушает.
— Я в безопасности. Роза и мои сокровища спасены. Чего же более? Ты честно поступил с моим имуществом. Я прощаю тебя. И если хочешь, можешь остаться у меня. Ты никогда меня больше не предашь.
— Поистине — нет! Атаман! Но пусть исполосуют меня до полусмерти. Накажи меня, иначе я не смогу смотреть тебе в глаза. Я не успокоюсь, если ты отпустишь меня, не наказав.
— Ну ладно! Ты будешь наказан. Напомни мне об этом через месяц.
— Хорошо! Я обязательно тебе об этом напомню.
— А теперь ступай, свободный и оправданный, к моим людям. В случае опасности я рассчитываю на тебя.
— Ринальдини, подай только знак, и я отдам за тебя жизнь!
— Я позову сюда моих людей и сам сниму с тебя оковы, чтобы они видели, что я признаю тебя невиновным.
— Атаман! Если я это когда-нибудь забуду, так пусть каждая винная ягода таит мою смерть.
Дни проходили за днями.
Восторг Розы пером не описать. Она жила только ради своего любимого Ринальдо, а тот заметно поправлялся благодаря ее заботливому уходу. Душа его радовалась, он наслаждался красотой природы, ощущая ее всем сердцем, тишина и покой витали над его протекающими в счастье днями.
Но его буйным товарищам этот покой был не так желанен, как ему. И один из них от имени всех высказал ему свое мнение.
— Ведь ты знаменитый и храбрый Ринальдини, а пребываешь здесь в мечтательном бездействии, думая только о твоей девушке. Хочешь быть нашим атаманом, так дай нам занятие!
— Я не собираюсь, — ответил Ринальдо, — посылать вас на дороги, чтобы вы вымогали у бедных путников два-три гроша, их я и сам могу вам дать. Для этого не надобно всаживать в кого-то нож. Но если вы можете присоветовать мне дело, достойное нас, так я докажу вам, что я все еще тот самый Ринальдини.
— Судить об этом, — продолжал посланец, — не наше дело. Довольно того, что мы здесь, чтобы не сидеть сложа руки, как ленивые истуканы. Мы даже не выходим из лагеря, чтобы купить себе новые струны для наших гитар; они лежат вконец расстроенные. И мы, как наши инструменты, расстроены тоже. Черт побери! Затем ли нам нужен знаменитый атаман Ринальдини, чтобы мы прятались по расщелинам в скалах? Это мы могли бы и без тебя, и наши бурдюки не были бы такими же пустыми, как наши карманы.
— Что ж! — сказал, усмехаясь, Ринальдо. — Раздобудьте себе вино из подвала первого попавшегося монастыря.
— Да кому охота связываться с этими клобучниками, швыряющими в черта молитвенник? — сказал Альбоникорно.
— Неужели вы их боитесь? Поймайте тогда аббата монастыря — и у вас будет вино, — сказал Ринальдо.
— Это для нас легче простого, Ринальдо! Придумай для нас более достойное дело.
— Завтра спущусь в долину, прикину, что и как, может, мне случайно что и придет в голову. У меня со случаем добрые отношения…