Ринальдово счастье
Шрифт:
И Ринальд изумлялся, то приходил в восторг, то ужасался, то умилялся, растроганный до глубины души.
Но Ринальд не удовольствовался путешествием но ближайшим соседним странам. Ведь он хотел видеть весь свет, — и увидел его… Ринальд захотел проплыть все моря и побывать на самых дальних островах, о которых, он слыхал, рассказывали разные диковины. И он долго плавал по морям и испытал на море страшные бури, носившие, как щепку, его корабль, то взлетавший на гребень волн, словно на гору, то низвергавшийся в бездонную пучину кипящих вод. Ослепительно яркие молнии горели в темных тучах, казалось, совсем опускавшихся над морем. Ветер со свистом и ревом проносился
Ринальд проезжал на верблюде по песчаным пустыням, выжженным солнцем, где в течение нескольких дней пути не встречалось жилья человеческого, ни деревца, ни кустика, ни былинки. Здесь порой поднимались песчаные бури, — ураганы; солнце скрывалось за тучами, и среди дня по земле распространялся мрак. Облака песку неслись по пустыне, и Ринальд со своими проводниками не раз рисковал быть занесенным песками той великой пустыни… Иногда, во время странствований по пустыне, в золотисто-розовой дали мерещились Ринальду чудесные марева, заманчивые и таинственные… Там виднелись зеленые, тенистые рощи, серебристые струи воды и целые воздушные города с высокими башнями, с блестящими куполами храмов… Миг, — и все это расплывалось, пропадало, и Ринальд видел себя покачивающимся на верблюде посреди необозримой, раскаленной пустыни, под палящим зноем южного солнца…
Ринальд проникал в сумрачную чащу дремучих, первобытных лесов, где, как говорили ему, еще не бывала нога человеческая. Он посетил страны, где в лесах водятся животные, похожие на людей, и живут дикари-людоеды, похожие на хищных зверей… Он побывал на самых дальних островах, над которыми по ночам в синем небе горит, сверкает чудесное созвездие Южного Креста. Ринальд любовался на сказочно-роскошную растительность… Там — на тех дивных островах — великолепные, яркие цветы цвели. И цветов было так много и так они были разнообразны, что ярко раскрашенные птицы и крупные бабочки, порхавшие по ветвям деревьев, казались летающими по воздуху цветами, а цветы, в свою очередь, казались разноцветными птичками и бабочками, на мгновенье присевшими на стебли растений и готовыми вспорхнуть и исчезнуть…
В тех далеких странах Ринальд видел черных, желтых и медно-красных людей, ходивших голыми, с перьями в волосах и расписывавших свое тело красками. Он видел громадных, неуклюжих, тяжело движущихся животных; видел страшных хищников-ящериц, закованных в броню, подобно средневековым рыцарям, и пожирающих людей; видел чудовищных змей в несколько аршин длиной, птичек величиной с муху и насекомых с птицу; видел в воде, у берега, совершенно неподвижных животных, растущих как растения, и видел странные, загадочные растения — движущиеся подобно животным, ползающие, переносящиеся с места на место и поедающие насекомых…
Много-много диковинок насмотрелся Ринальд: он видел все чудеса природы и искусства — гениальные произведения рук человеческих. Больше ничего не осталось смотреть. Любопытство и любознательность Ринальда были удовлетворены. Разве еще слетать бы на небо, или проникнуть в недра земли? Но бедные сыны земли еще не нашли средств для таких путешествий… На небо они могут только смотреть в свои трубы, а о недрах земли могут только строить более или менее остроумные, более или менее сбивчивые догадки.
И Ринальд, сколько ни странствовал, все-таки наконец возвратился домой, на тот клочок земли, где ему суждено было родиться и жить.
IV
Снова, по-прежнему однообразно, завертелось колесо жизни… Ринальд спал вволю, ел и пил всласть, прогуливался,
Ринальд очень хорошо видел, что люди слетаются к нему, как мухи на сладкое кушанье, но вовсе не ради него лично. Он сознавал, что и сам идет к ним не по какому-нибудь душевному побуждению, но лишь для того, чтобы «провести» вечер, «убить время», то есть прожить его так, чтобы оно показалось коротко, прошло незаметно… И вот люди сходились и болтали о том, о сем, но у них за душой решительно не было ничего такого, чем бы они жаждали поделиться друг с другом, о чем нужно бы было подумать, порассуждать горячо и страстно… У них не было никакого общего дела, никакой своей работы, которая захватывала бы всего человека, а поэтому и не было между ними живой связи.
Ринальду казалось, что и все эти люди — его новые знакомые — такие же счастливцы, как и он, и собираются друг к другу лишь для того, чтобы не скучать в одиночку. «Но ведь если все пойдет так, то мы должны будем наконец надоесть друг другу до одури, до отвращенья!» — думал Ринальд.
В то же время он заметил, что в том обществе, куда он попал, все держится на вежливом обращении, на условных приличиях, иногда довольно-таки нелепых, на сладеньких комплиментах, на приятной лжи и на самом почтительном обмане. О доброжелательстве, об искреннем сочувствии, о бескорыстной, нежной ласке или о простом добром слове — тут не могло быть и речи.
Но Ринальд, бывший каменщик, чувствовал, что вежливое обращение, — хотя само по себе и очень хорошо, — становится весьма дурно, когда люди хотят им заменить сердечные, задушевные отношения; но старания — совершенно напрасны, и большой, блестяще отшлифованный камень не в состоянии заменить собой самого маленького кусочка хлеба… Видя любезные улыбки, выслушивая пустые любезные фразы своих знакомых, слыша вокруг себя их громкий, хотя вовсе не веселый смех и говор и звон бокалов; слыша шутки и остроты, засалившиеся от продолжительного употребления; видя в своих залах нарядную многолюдную толпу, под шаблонною улыбкой скрывающую свою скуку, — Ринальд чувствовал самое холодное, отчаянное одиночество.
Его прежние, старые знакомые, — его товарищи и приятели, — от души радовались, когда ему удавалось найти хороший заработок, и искренно печалились над его неудачами. У них было общее дело, и им было о чем поговорить друг с другом… О, да еще как! Они, бывало, проговаривали целые вечера и расходились по домам довольные и успокоенные, высказав то, что у каждого лежало на сердце… Им незачем было стараться «убивать время»: в работе и отдыхе время и без того проходило быстро, незаметно… Не пойти ли ему теперь к тем старым знакомым?
Однажды в воскресенье (в другой день он, наверное, никого не застал бы дома) Ринальд, одевшись поскромнее, вышел из дома пешком, как бы на прогулку, но вместо того отправился в одно из городских предместий навещать своих старых добрых знакомых. Но тут постигла его неудача: не с распростертыми объятиями встретило предместье нашего счастливца.
Многие не признали в нем прежнего собрата, каменщика Ринальда; иные же хотя и узнали, но отнеслись к нему как-то сдержанно и смотрели на него с подозрением. Его внезапное исчезновение года два тому назад из города (вернее было бы сказать — из предместья) казалось странно, необъяснимо и смущало этих простых людей. На их вопрос — где он пропадал, — Ринальд не мог рассказать всей правды (да ему, пожалуй, и не поверил бы никто), отвечал уклончиво.