Ришик или Личная собственность медведя
Шрифт:
– Да, вот только ты о своих родственниках не знаешь ничего!
– терпению внезапно пришел конец, и я банально взорвалась. Кажется, я слишком долго терпела и копила в себе всё это.
– Сколько раз Апка меня подставляла, сколько унижала, сколько твоя сестра, которую тетей назвать даже язык не поворачивается, меня била, сколько раз ее сын зажимал меня в углу и, если бы ни Шут, никто не знает,чем бы всё это закончилось! Не знал, да? Правильно! Ты ничего не знал! Нет, ты не хотел знать! Водка - вот твоя вечная собеседница, твои лучшие друзья – твои собутыльники, а что и где там делает родная дочь, тебе всегда было по боку!
Сколько я Лёшку просила остаться ночевать у нас, чтобы твои приятели, большинство из которых ты тащишь в дом после минутного знакомства, не тянули ко мне свои лапы, ты и представить себе не можешь! Ты это всё видел? Нет! Тебе и дело никакого не было! Меня месяц не было дома, пап. Месяц! А ты озаботился этим? Спросил, что случилось? Нет! Ты даже этим не озадачился! Жива твоя дочь, нет... Тебе похрен. Аллочка и Коленька - вот всё, что тебя волнует сейчас. Как же, тебе же сестра родная сказала! А о том, что ее сын из-за абстрактных денег едва не убил человека, она тебе рассказать случайно не забыла, нет?!
– Риша, - оторопело посмотрел на меня родитель, явно не ожидавший подобных слов от всегда тихой и скромной девочки, которой я была... когда-то. И теперь, как кажется, давным-давно и очень, очень напрасно!
– Как ты смеешь...
– Как я смею?
– сидеть на месте я уже не могла, как бы не пыталась. И вскочила на ноги, упирая ладони в края стола, практически отшвырнув к книжному стеллажу мешающуюся лампу, впервые в своей жизни не заботясь о сохранности домашней обстановки.
– А ты сходи, пап, в полицию, и спроси, в чем их обоих обвиняют! Ну,же, они твои родственники, и ты имеешь на это полное право! Адвоката им найми, показания дай - делай, что хочешь, только, пожалуйста, оставь меня и мою жизнь в покое! После того, что они сделали, они мне больше не родня, да и никогда ими не были!
– Так может и я тебе не родня?!
– теперь взорвался и отец. От удара по хлипкому столу посуда на этот раз перевернулась, водка разлилась по скатерти, распространяя ядреный спиртной дух, но мне было откровенно наплевать.
– Может, и меня сдашь, как буйного алкоголика? Или сопляка своего науськаешь?Мне что предъявите?!
Я без сил опустилась на стул, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Господи... да что за чушь он сейчас несет? И... как я не замечала этого раньше? А главное, как я всегда терпела этот вечный, нескончаемый пьяный бред? Почему позволила ему так обращаться со мной? Почему молчала?
– Значит так, - подняв бутылку, папа хлебнул прямо из горла. Приняв мое молчание за знак смирения, он попытался проявить командный тон, который и раньше ему не слишком удавался.
– Сейчас ты пойдешь к этому мальчишке и уговоришь его забрать заявление. Мне всё равно, как, делай, что хочешь, или как умеешь. Раз смогла его убедить оклеветать своих брату и сестру, сумеешь уговорить сделать обратное! Иди, и чтобы завтра Алка с Колей были на свободе!
– А если нет?
– вскинула я голову, глядя в его затуманенные алкоголем глаза.
– Что тогда? Что ты тогда сделаешь, пап?
– Видит бог, я этого не хотел, - он покачал головой, крепко зажмурившись. Снова закурил, помолчал, сплющивая фильтр сигареты между пальцами, негромко, но всё-таки произнес.
– Ты должна вызволить их, Риш. Иначе ты мне больше не дочь.
Повисшую в воздухе тишину можно было потрогать руками.
А я... я усмехнулась, поднимаясь со стула, чувствуя, как боль медленно растекается по всему сердцу, забираясь в каждый ее уголок. И говорила я ни с меньшей уверенностью:
– Хорошо, пап. Как скажешь.
– Я рад, что ты...
– Ты не понял, - качнула я головой, стряхивая с коленей несуществующие пылинки. И, отставив все сомнения, равнодушно посмотрела в когда-то любимые глаза. Сейчас в них не было ничего знакомого, родного и близкого. Только опротивевший мне алкоголь...
– Я сделаю всё, как ты скажешь. Сказал « не дочь», значит, так и будет. И это последнее, что я сделаю. С меня хватит. Живи, как хочешь, вместе со своей сестрой, ее Аллочкой и Коленькой. Потому что они, как и ты, заслужили всё, что сейчас происходит.
И ушла.
Вот так просто дошла до прихожей, спокойно обулась, не торопясь оделась, закинула за плечи рюкзачок, взяла ключи... И, поморщившись, положила их обратно на холодильник.
Этот дом теперь не мой. А, значит, и иметь возможность его открыть мне теперь незачем.
Выйдя в подъезд, я плотно притворила за собой дверь, ни на секунду не почувствовав желание ей хлопнуть. Вся злость испарилась так, словно ее и не было, оставив вместо себя легкую грусть и опустошение.
Прислонившись лбом к гладкой поверхности, прикрыла на секунду глаза, вслушиваясь в царившую по ту сторону тишину. Я ждала. Долго ждала.
Не знаю, сколько времени прошло, но я всё стояла и ждала, когда вот-вот послышатся торопливые шаги, распахнется дверь или, на крайний случай, раздастся звонок мобильника в кармане. Но...
Опостылевшая тишина, больно сжимающая сердце и ложащаяся свинцовым грузом на плечи, так и не была ничем нарушена.
Сжимая пальцами край рукава, я повернулась и направилась вниз, внимательно, пожалуй, даже слишком внимательно глядя себе под ноги, чтобы не оступиться. И уже на первом этаже, совсем рядом с деревянной дверью, сразу за которой стояла железная с домофоном, без сил опустилась на последнюю ступеньку. Я всё еще ждала, да.
Как бы мне не хотелось в это не верить, как бы я не пыталась гнать от себя отвратительное отчаянье, но всё было тщетно. Я всё еще надеялась, что отец спохватится. Бросится следом за мной, остановит меня, извинится...
Осознает всё то, что он только что натворил.
Да только он так и не объявился. Не п для меня. В очередной раз он предпочел алкоголь, уж многие годы отравляющий не только его тело, но и душу. И в тот раз она, поддавшись уговорам, предпочла слова сомнительных родственников, нежели собственную дочь.