Риск эгоистического свойства
Шрифт:
Ее смешной до обморока ставки санитарки и еще более смешной стипендии хватило бы разве что на веревку с мылом, чтобы, смеясь, удавиться назло государству, находившемуся о ту пору в полной прострации.
Но по воскресеньям – без ночевки! – Катерина ездила к бабушке, где выдавала полный вербальный отчет о прожитой неделе и получала небольшую сумму денег на следующую неделю. Ни о каких тратах на вещи, незапланированные посещения кафе и уж тем более на бутылку вина в складчину с однокурсниками и речи быть не могло – только еда, транспорт, необходимые для учебы канцтовары!
Надька как-то спросила ее:
– Ты сирота?
– Да, – ответила не задумываясь Катька.
– В интернате жила?
– Нет, с бабушкой.
– Значит, вы две сироты, – подвела итог семейному положению Катерины соседка.
А Катька, поразившись выводу, уставилась на нее, переваривая неординарное высказывание.
Надюха иногда выдавала «на-гора» поразительные по мудрости и неожиданности видения жизни высказывания. Хорошо хоть редко, а то бы Катерина сбежала к какой другой соседке от философствований и мудрствований, не желая ковыряться в своих правильных или неправильных убеждениях. Не надо.
Надвигался Новый год, а Катьке все никак не удавалось придумать, как бы отвертеться и не поехать к Ксении Петровне жить во время каникул. У нее вовсю шла сессия, последний экзамен двадцать девятого декабря, а дальше скромные по времени и значимые по первости в ее жизни студенческие каникулы.
Что такое праздник Новый год, Катерина Воронцова не знала.
Наверняка они справляли семьей, когда она была, еще семья, с малолетней Катюшкой, но от тех новогодних праздников остались только смутные расплывчатые воспоминания – ожидание чего-то необыкновенного, зеленая елка, запах хвои и мандаринов – и все!
Девять последних лет столь любимое страной мероприятие с радостной пьянкой, шумом-гамом в жизни Катерины проходило традиционно неизменно – Ксения Петровна покупала тортик, половину которого съедали вечером, часов в девять, после чего по расписанию следовал сон, а оставшуюся половину на следующий день, первого января. Из подарков присутствовало новое серое платье или обувь, в зависимости от насущной необходимости.
Общага гудела молодой энергичной активностью, закупанием спиртного в декалитрах, елочной мишуры, продуктов к праздничному столу и иных необходимых атрибутов к широкомасштабному отмечанию окончания сессии и Нового года.
А Катька пугалась вопросов однокурсников и однообщежитчиков:
– Воронцова, где ты Новый год встречаешь? Если с нами, гони бабки!
Она понятия не имела, что это требуется «отмечать», хотя Тимофей ей рассказывал про «правильный» Новый год и как его отмечают в нормальных семьях. Лично для него это было самое «урожайно-денежное» время, когда всякие «лохи по магазинам шарятся, за лопатниками не следят, да и попроси правильно, отвалят больше, чем сами врубятся!».
Посему эти дети – Катерина и Тимофей – о праздновании самой масштабной пьянки страны имели весьма смутное, мифическое представление.
Надюха укатила домой, к родителям в Екатеринбург, сдав успешно сессию, а Катерина нашла-таки предлог отмазаться от присутствия за девятичасовым тортиком с Ксенией Петровной. Работать!
– Ты оговорила двойную праздничную ставку? – строго спрашивала бабушка по телефону.
– Да, заранее, – на чистом глазу соврала Катька.
Подумаешь, ну не поест день, на чае посидит, дело того стоило!
Но исполнила долг внучки и поехала к Ксении Петровне тридцатого утром. Накануне завотделением выдал ей «санитарскую», как он выразился, премию. Катька ахнула, пересчитав денежные бумажки.
– Вы наверняка перепутали, Игорь Вадимович, здесь слишком много для санитарки!
– Не перепутал. Бери-бери! Ты много и очень хорошо работаешь, вот тебя и поощрили. Катерина, ты одаренная девочка, из тебя получится хороший врач, а посему я начну понемногу учить тебя профессии.
– Игорь Вадимови-ич!! – заверещала от восторга Катька.
О таком она и мечтать не могла.
– Только, чур, это пока наша тайна, – поубавил ее восторгов наставник.
– Хорошо, – шепотом согласилась Катерина.
И от радости, которая не расплескалась, чуть утихомирившись к утру, сама удивляясь себе, купила по дороге к бабушке маленький, но очень, очень соблазнительный торт – весь такой розовый, в креме и вишни засахаренные сверху.
Подарок к Новому году, что ли?
И всю дорогу, пока добиралась, глотала слюнки от дурманящего запаха, исходившего от торта, и все поднимала удивленно брови, рассматривая кондитерское чудо, задаваясь вопросом: «С ума я, что ли, сошла? Что она еще скажет на этот „подарок“?»
– У тебя что, завелись лишние деньги или я много тебе даю? – не заставила долго гадать Катерину о том, что скажет Ксения Петровна, когда внучка, переступив порог, протянула ей торт.
– Я сэкономила, много занималась, несколько раз не успела пообедать. Зато вот торт на праздник купила.
И – чудны дела твои, Господи! – Ксения Петровна промолчала, взяла у Катерины презент и прошествовала в кухню.
Чай с тортом Катя отведала, отчитавшись привычно за прожитый период, объяснила, что завтра у нее библиотечный день – это тридцать-то первого декабря! А послезавтра дежурство – это первого-то января, у студентки!
Но монолог о трудовой занятости Катерина произносила по всем правилам, как учил Тимофей: «Если врешь, то делай это убедительно, сама поверь в то, что говоришь, так поверь, чтобы никто тебя не расщелкал!»
Но с Ксенией Петровной все сложнее и непонятнее, чем со всеми остальными людьми. Эмоции были не ее жизненным кредо и не обезображивали лица мимическими морщинами, следствием выражения чувств лицевыми мышцами. Понять, что она чувствует и думает, практически никогда не удавалось. Она приняла предложенную Катериной версию ее времяпровождения в знаковые для всех дни и никак не прокомментировала.